Принуждение, капитал и европейские государства, 990–1992 гг. | страница 66
Разного рода вооруженным силам противостояли многочисленные группы вооруженных людей, действовавших вне королевского контроля: в том числе вассалы тех лордов, которые в данное время не были призваны на службу королю, бандиты (часто бывшие демобилизованными солдатами, продолжавшими дальше грабить уже без одобрения короля) и пираты (которые часто действовали под гражданской или королевской защитой). Аккумуляция средств принуждения была незначительной, но повсеместной, незначительной была и концентрация, — причем больше всего концентрировали принуждение правители.
Постепенно в распоряжении государства оказываются разнообразные вооруженные силы, которые управляются бюрократически и более или менее интегрированы в центральную администрацию. Даже Испания, печально знаменитая тем, что государство неоднократно теряло власть в пользу своих подданных и грандов, теперь предпринимает неоднократные попытки отделить вооруженные силы от их гражданского окружения. Так Филипп II сознательно отдает вооруженные силы под прямой правительственный контроль, притом что в правление его отца Карла V командование ими было едва ли не в частном владении грандов. К 1580 г. «уже весь военный истеблишмент целиком был под короной и управлялся министрами, а испанские, неаполитанские и сицилийские галеры (после краткого и неудачного перехода на контракты в 1574–1576 гг.) вернулись назад под контроль администрации. Теперь подготовка средиземноморских флотов и гарнизонов Северной Африки была под контролем королевского комиссариата в Севилье, производство оружия и селитры находилось под строгим наблюдением королевских чиновников, а производство пороха вообще было королевской монополией» (Thompson, 1976: 6–7).
В течение следующих 50 лет из–за трудностей финансирования и администрирования Испания возвращается к широкой системе контрактов и местному контролю, и тем не менее отныне вооруженные силы действуют как отдельные, оформленные ветви власти в национальном государстве. Так что к XIX в. испанская армия становится настолько самостоятельной, что неоднократно вмешивается в национальную политику (Ballbe, 1983).