Бабушка тоже вспыхнула, как молодая, и отвернулась. Старик послюнявил задирающиеся края пачки и, нарочно топая, двинул в свою палату.
Бабушка Синицына пошла к своему мужу вздыхать и вспоминать, как было хорошо в молодости. Но хорошо и сейчас, вот правнучка в первый класс пошла, в фартуке белом-белом как снег.
Бабушка была похожа на мужа Павла Петровича, теперь вот инфарктника, а раньше мелкого, как шурупчик, но работящего мужичка. Во все он вкручивался. Но все больше молчал. Вот вкрутился в соревнование за образцовый дом, выкашивал зловредную траву амброзию. И запекло, затошнило. Пришел домой, лег на диван. Долго терпел, пока на него "бабушка" не накричала. Надо вызывать "скорую". Они приехали, пожужжали коробочкой, из которой вытянулась лента вроде телеграфной. Коробочка телеграфировала: "Обширный инфаркт".
Бабушка, само собой, поехала с мужем. Взяла с собой целую сумку платьев и халатов. Все для того, чтобы Павлику было веселее. Она часто переодевалась, садилась рядом с мужем и гладила его ладонь и кисть руки.
Старик Воропаев читал толстую книжку, детектив. И время от времени подставлял свой живот для инъекций.
К Синицыным приезжали дети, два сына, которые работают бригадирами в местном колхозе. Шут поймешь, как теперь эти колхозы называются. Старший Юра и младший Леша похожи друг на друга, как две фасолины. Объемисты и загорелы.
Они привозили в большущем термосе уху из сазанов. На Кубани их зовут "шаранчиками". Тогда все в палате оживлялись и уже вытаскивали из тумбочек ложки. Нельзя не вытащить, потому как уху ту насильно впихнут два брата, Юра и Леша.
Леша все приговаривал фразу из фильма "Чапаев": "Братка умирает, ухи просит!" В конце концов все привыкли и ждали бригадиров с термосом.
Вечером на носилках внесли пожилую черноволосую женщину. Положили ее в соседнюю палату. Сразу коридор и больничные закутки запахли чем-то особым потом и полынью, старой кожей, кислым. В соседнюю, шестнадцатую палату хлынули цыгане. Это была их мать. Ей подключили кислород.
Цыганка синела, но крепко хваталась за мундштук кислородной трубочки. А ее сыновья топтались возле двери. Они совали санитаркам в карманы халатов деньги. Санитарки вроде этого не замечали.
Один из цыган, мелколицый Василий, обнаглел вконец. Он приоткрыл окошко в коридоре и закурил. Когда к нему подошла женщина в белом халате и спросила, что он делает, Василий ответил: "Гляжу на звезды". И добавил Марии Алексеевне, - так звали санитарку, - что для цыган звезды крупнее, чем для русских. Цыгане их понимают.
