— Мне страшно, — говорю я. — Сама не знаю почему. Это в первый раз.
— А я тебе скажу, почему. У нас впервые появилось такое…
— Ладно, давай, — соглашаюсь я.
Он включает запись. Уже с первой минуты у меня мурашки бегут по коже. Неужели это пою я, просто такого не может быть. Вот бы сейчас услыхали эти дуры в воронежском муз-училище, где на меня смотрели как на свихнутую! Я подбегаю к Владу и начинаю его целовать.
— А я говорил тебе — терпи девочка, терпи до самого последнего, если хочешь результата, работать нужно только так, а не иначе. Ты сейчас с этой песенкой пойдешь, все прочие окажутся далеко позади. Ты уничтожишь их, молодых и старых, одной только песней. Но это начало, поверь мне…
Мы дослушиваем песню, хлебаем из горла и говорим друг другу приятные слова. В самом деле, это на сегодняшний день шлягер. Влад доказал мне, а теперь докажет другим, что он не совсем еще утонул в бутылке; когда он заводится, как зверь, у него получается настоящее. Я прощаю ему, что он брал у меня деньги за записанные песни, а потом тянул к себе в постель, заставлял напиваться вместе с собой и выслушивать длиннющие речи о собственной гениальности и никчемности всех остальных, кто уже начал разувериваться в нем, а он сегодня делает ставку на молодых, правильно делает, пройдет немного времени — и от стариков ничего не останется, их ждет сто рублей за концерт перед престарелыми тетками. Мы дослушали песню, еще немного выпили, я заметила, что у Влада изможденное, испещренное густой сеткой морщин лицо.
— Может, тебе на сегодня хватит работать, — сказала я, — поехали куда-нибудь посидим в приличное место, отметим наш первый большой успех.
Он на меня вызверился:
— Да ты что, сейчас придет Распутин! У нас с ним в запасе одна ночь. Не знаю, как я выдержу все…
И тут в студии раздался звонок. Влад открыл дверь. На пороге стоял Распутин, он протянул Владу руку, сказал:
— Начинаем?
Меня словно не замечал.
— Познакомься, это Вика Ермолина. Мы только что замечательно поработали.
— Я вижу, — сказал Распутин и ткнул пальцем в почти опорожненную бутылку, — ты все-таки неисправим.
— Но это такая песня! — будто оправдываясь, сказал Влад.
— Я рад за нее, — он на меня так ни разу и не глянул. Ну и пижон!
— Послушай, Влад, я тебе дозванивался весь день. Мне срочно нужен человек в поездку. Кречет захандрил, у Масловского отец в больнице. Все летит… Сорок концертов, по три-четыре в день… Двоих я нашел. Более-менее… Нужен еще кто-то. Сам я не вытяну два часа.
