Я лежу на диване и с радостью думаю, что завтра день переезда, ни одного концерта, можно будет выспаться всласть, Автандил сидит рядом, я делаю вид, что, не помню его слов о неприятном звонке, взволновавшем его, он не нарушает правил игры, знает, что я никогда ничего не забываю.
— В гостинице я все-таки не выдержал и первым спросил о звонке.
— Мои ребята… Они случайно встретили Мысленко. Настроен агрессивно. Мы, говорит, открутим ему голову, мальчик зазнался, забыл, кому он всем обязан и все прочее… Пообещал ославить на весь мир.
— Да пошел он знаешь куда, никто не захочет с ним связываться.
— Смотри, я бы кое-что предпринял…
Я больше не слушал Автандила. Уткнулся в экран телевизора, шла какая-то музыкальная передача. Смотри не смотри, а о нас ни слова. Для этой купленной с ног до головы банды не существует ни хит-парадов, в которых мы на самом верху больше года, ни миллионов магнитоальбомов.
Я отправил Автандила, выключил телевизор и позвонил, домой. Жена сказала, что звонил композитор, у него готовы две песни для Кречета, надо выбрать время, чтобы записать.
— Что еще? — спросил я.
— Какие-то странные звонки. Все время набирают, слушают и бросают трубку.
— Неужели ты не привыкла к фанаткам?
— Это не такие звонки…
— Молчание в трубке отличается? Не волнуйся, укладывайся спать. Я тоже валюсь с ног…
Я проверил, закрыл ли дверь, завалился на кровать и словно отключил сознание. Ни единого сна за всю ночь. Такое случалось редко. Обычно одни кошмары, притом длинные, многосерийные.
Наутро в номер первым влетел Автандил.
— Распутин, выезд задерживается!
— Это почему?
— Умер администратор стадиона.
— Какой еще администратор, при чем здесь я… Нам пилить триста километров.
Он вздохнул:
— Ты все-таки неисправимый. Да это же администратор стадиона, на котором проходили концерты. Тот самый, который вышел из «Запорожца». Вчера вечером…
— Постой, постой, так он же совсем молодой, весь в варенках…
— Я чувствовал, что мне делается плохо. Я вспомнил непонятное шипение у себя в груди.
— Да, молодой, чуть больше тридцати… Вечером стало плохо с сердцем, вызвали врача, но уже было поздно. Никогда раньше не жаловался. Поехали за венками. Автобус чуть задержится.
Да, я смотрел на него и вспоминал — в тот самый момент, как послышалось это проклятое шипение, я думал, что умираю, а умер он, администратор, совершивший круг почета вокруг стадиона на своем добитом «Запорожце».
— Что с тобой, ты побледнел? — спросил Автандил. Его голос доносился до меня словно издалека.
