— Сколько времени в лагере?
— Шесть месяцев, из них две недели был в госпитале.
— В какой бригаде работаешь?
Я ничего не мог сказать, так как нигде не работал.
Он показал мне мою карточку, где указывалось, в какой бригаде работал заключенный. Там был отмечен мой единственный рабочий день.
— Ничем не могу тебе помочь, если сегодня узнает начальство об этом, сразу же отправят в крематорий. Завтра отправляется особый этап, попробую тебя отправить с ним. Это единственно, что я могу сделать. Но если об этом узнают раньше, ты пропал. Поедешь с этим этапом, но оттуда еще никто не возвращался в Бухенвальд, поедешь с этим этапом, а там что Бог даст.
Это было осенью тысяча девятьсот сорок четвертого года.
После вечерней проверки я сказал в бараке, что завтра меня переводят в какое-то другое отделение работать.
Стали прощаться. Одни считали, что мне повезло, другие пугали, что это очень опасный этап и его называют «этап смертников». Никто не знал, какая там работа, потому что оттуда никто не возвращался, даже работники крематория ни разу не встретили кого-нибудь из этого отделения. Все сходились на том, что у них там свой крематорий. Но как бы ни было, а рано утром меня отправили на работу в другое место.
Утром нас поместили в машины и отвезли на станцию Ваймар, где нас ждал поезд. В вагоне был полумрак, окна были закрашены. Мы даже не поняли, в каком направлении нас везут. На одной из станций поезд остановился и наш вагон отцепили. Там пришлось сидеть до рассвета следующего дня, а уже утром подъехали крытые без окон машины, в которые нас погрузили. Лагерь, куда нас привезли оказался очень большой. Располагался он в долине, по обе стороны которой возвышались горы, а далеко на вершине виднелся лес.
Первые два дня мы проходили всевозможные процедуры. Снова сделали отпечатки пальцев, на голове обновили крест. В будущем за крестом приказали самому следить, идти в парикмахерскую. Очень строго наказывали, если волосы чуть-чуть отросли. Здесь порядок был еще строже, чем в старом лагере и крематорий свой действительно был. Русских совсем мало, в основном политические заключенные, которых привезли из другого лагеря смерти Освенцим. До этого я даже и не знал, что есть такой лагерь. У всех заключенных из Освенцима был выколот лагерный номер на руке. В Бухенвальде же носили одежду с нашитым номером.
Только здесь я по-настоящему понял, что эти два лагеря были кузницей смерти. От заключенных наслушался всяких ужасов об Освенциме. Рассказывали, что в сорок втором и сорок третьем годах туда привозили русских военнопленных, которых сразу же сжигали — крематории горели день и ночь. Здесь работали заключенные, которых периодически меняли, а точнее сказать, сжигали в печах, а новых ставили на их место. Очень много погибло евреев, которых свозили со многих стран Европы. На Украине их уничтожали на месте, но из Польши, Болгарии, Венгрии, Чехословакии — забирали обманом.
