— Здравствуйте, говорит Хабаров. Когда планируете Канаки?
— Заявка на восемь пятнадцать, но, кажется, они перенесут вылет, что-то еще делают на машине… Хабаров мельком взглянул на часы.
— Передайте Канаки, пусть без меня не вылетает, я сейчас еду. Понятно?
Давать подобные, указания Виктор Михайлович не имел никакого права, но нисколько не сомневался, что слова его будут переданы и распоряжение исполнено.
— Понятно! — сказал диспетчер. — Сейчас доложу. Хабаров собрался, как по боевой тревоге, и уже через сорок минут был в аэропорту.
— Что случилось? — спросил Канаки, прежде чем поздороваться с Хабаровым.
— Вчера ты говорил, что будешь садиться по соседству с нами, хочу улететь с тобой. Возьмешь зайцем?
— А что случилось?
— Вот прочти. — И он протянул Хоботу полученную час назад телеграмму.
— Ну мастер! Умеешь давить, умеешь… Ладно, пошли на машину.
Первая треть маршрута тянулась над морем, шли на малой высоте. Канаки работал: включал радиовысотомеры, записывал их показания, сличал с показаниями эталонных приборов. Повторял режим и снова фиксировал показания стрелок. Впереди в плотной дымке показался берег. Над дымкой виднелась неровная черта изрезанного далекими еще горами горизонта. Канаки перешел в набор высоты, включил автопилот и сказал второму:
— Посмотри, Дима, что там Хабаров делает. Дима вернулся очень скоро.
— Треплется с Лилькой, командир. И, кажется, с большим успехом.
— Однако, — сказал Канаки, — этот своего не упустит! Посмотри тут… — И он вылез из своего кресла. Канаки прошел в салон и первым делом распорядился: — Давай к штурману, Лиля. Возьми бланки и перенеси точки. — И как только прибористка поднялась с малинового плюшевого кресла, плюхнулся на ее место.
— Ну? — спросил Канаки, пристально разглядывая Виктора Михайловича.
— Сорок восемь, — ответил летчик.
— Что сорок восемь?
— А что ну? — И сразу же переключил разговор: — Сколько ты уже ковыряешься с этими высотомерами?
— Месяца полтора. В принципе хорошая штука, но тарировка замучила.
— Тут барышня твоя очень лихо рассказывала, как вас на Севере прижало…
— Вот трепло… Не держится…
— Не ругай девочку. Это я виноват. Втерся в доверие.
— Это верно — втираться ты умеешь. А вообще нас тогда, и правда, прилично прихватило. Представляешь: выхожу на базовый аэродром, с подхода запрашиваю погоду, а они говорят, что не принимают никого и ни на чем. Спрашиваю, кто принимает? Отвечают в том, значит, смысле, что приблизительно до Полтавы никто не принимает. Туманы, низкая облачность, обледенение… Горючего у меня на два сорок, а до ближайшей приличной погоды лететь часов шесть. И началась торговля! Каждый норовит спихнуть меня на соседа. А время — тик-тик… Запрашиваю главный диспетчерский пункт и сразу бросаю им кость: прошу дать обстановку по Скандинавии… У меня же аварийная ситуация наклевывается. Но сам от базового никуда, хожу виражами и надеюсь — а вдруг разорвет, вдруг проклюнется полоска в тумане. Минут через двадцать получаю официальную инструкцию: ждать два часа в воздухе, если обстановка не улучшится, высыпать экипаж с парашютами (мы нате полеты брали парашюты), а дальнейшее решение принимать по собственному разумению. Все бы ничего, только на борту у меня пять баб: инженерши, техники из всяких там научно-исследовательских заведений. Бабы на каблучках и парашют видели только в кино…
