— Плохи наши дела, Витя, если ты в качестве дамы выбираешь меня.
— Не сказал бы. Ты надежная дама. Я заеду за тобой в девятнадцать сорок пять. Будь готова и жди.
И он, конечно, заехал бы вовремя, если б диспетчер не заставил проболтаться в зоне ожидания лишних сорок минут. Посадочная полоса была занята, Хабарова долго не принимали.
С аэродрома ему удалось выбраться только в начале девятого. И хотя он отлично понимал, что мать тревожится, нетерпеливо мечется по квартире и никак не может решить: звонить на аэродром или не звонить (она не любила обращаться к диспетчерам), Хабаров все-таки заехал в универмаг. Перескакивая через две ступеньки, Виктор Михайлович влетел на второй этаж и быстро прошел в отдел женской обуви.
Народу у прилавка было немного, впрочем, и настоящего выбора туфель тоже не было. День заканчивался и, продавщицы, намаявшись в духоте модерного здания (очень много стекла, очень мало бетона и еще меньше воздуха), смотрели на покупателей отсутствующими глазами. Виктор Михайлович выбрал полную немолодую блондинку и внимательно уставился ей в лицо. Сочувствие, честная заинтересованность и искренняя доброжелательность так и светились на лице Виктора Михайловича. Продавщица встрепенулась, ее полные накрашенные губы поплыли в улыбке.
— Что бы вы хотели?..
— Устали? — спросил Хабаров.
— Не говорите. К концу дня мы все совершенно вареные делаемся.
— Кислородное голодание, — сказал Хабаров. Женщина поглядела на крошечные ручные часики, вздохнула:
— Слава богу, всего пятнадцать минут осталось.
— Мне нужен ваш совет, — сказал Хабаров, — и помощь.
— Да.
— Тридцать седьмой номер, лаковые, самые лучшие, на спокойном каблуке.
— Разве можно покупать лаковые без примерки?
— Нельзя, но нужно. Понимаете, чрезвычайные обстоятельства.
— У вас капризная жена?
— Это маме.
— Маме? Вашей маме? Лакировки? Простите, но ваша мама, должно быть, не очень молодая женщина…
— Не очень молодая, но это как раз не имеет никакого значения.
— И на какую цену вы хотели бы туфли: есть за четыреста, есть за пятьсот.
— Цена роли не играет, хоть тысяча рублей, были б туфли хорошие.
— Завидую я вашей маме. Подождите. — И она ушла во внутреннее помещение. Минут через пять вернулась с зеленой заграничной коробкой в руках. — Вот, лак с замшей. Черные, строгие, лучше не бывает. Пятьсот восемьдесят.
Хабаров повертел туфли в руках. Подул на лак и, наблюдая, как свертывается и исчезает туманное пятнышко на остром носке туфли, спросил:
