Имя Алексея Алексеевича справедливо упоминалось почти во всех авиационных книгах, посвященных предвоенной поре, и хотя в авиационный обиход не вошли такие понятия, как «школа Алексея Алексеевича» или, может быть, «время Алексея Алексеевича», они вполне могли бы войти. Старик создал свою школу и, пожалуй, в значительной мере определил стиль летных испытаний вообще.
Школа его была осмотрительной, расчетливой, если можно так сказать, очень головной школой; она отмела кавалерийскую лихость, раз и навсегда покончила с суевериями, талисманами и прочей мистикой, и, хотя сам Алексей Алексеевич не был дипломированным инженером, школа его носила ярко выраженный отпечаток инженерного подхода к работе.
Алексей Алексеевич сделал по-настоящему много, и сделал прочно. А когда подошло время, когда ему вручили пенсионную книжку и проводили на покой, Алексей Алексеевич скромно отступил в сторону.
Доброжелатели говорили:
— Пишите воспоминания, Алексей Алексеевич, вы же столько пережили, столько совершили, с такими людьми встречались.
— Писать не моя профессия, — сердился Алексей Алексеевич, — и, пожалуйста, не ссылайтесь на авторитеты, у меня на этот счет другая точка зрения. Сапожнику следует тачать сапоги, кондитеру — печь пирожные, летчику — летать. Писать должны литераторы. Я слишком уважаю литературный труд, чтобы поощрять самодеятельность.
— Вам надо чаше встречаться с молодежью, Алексей Алексеевич, вы же можете столькому научить молодых, — говорили ему другие доброжелатели.
Но он снова не соглашался:
— И кто это придумал, скажите на милость, что молодым так уж необходимы наставления стариков? Бредни. Выдумки пенсионеров. Вспомните, хорошенько вспомните, кто вас учил в свое время? Моей школьной учительнице едва ли было больше тридцати — и ничего, справлялась! Моему инструктору в Каче было лет двадцать с хвостиком, а первому комдиву — не больше двадцати шести… Вот как было.
Он никого не хотел обременять собой, и доброжелатели постепенно отступили.
Много раз вспоминал Хабаров о своем первом наставнике, не однажды упрекал себя в невнимании к Алексею Алексеевичу, в черствости, все собирался проведать старика и никак не мог выбраться. Неожиданно Алексей Алексеевич позвонил Хабарову сам и позвал в гости. Хабаров смутился, долго благодарил старика и обещал непременно быть.
С утра Виктор Михайлович предупредил мать:
— Сегодня в двадцать ноль-ноль мы с тобой званы в гости. Учти.
— Со мной?
— С тобой. Алексей Алексеевич приказал быть с дамой.
