Что делать? Ох, какой я пилотаж начал закручивать, чтобы от прожекторов уйти! И влево, и вправо, и со скольжением стал маневрировать. А мои стрелки наугад открыли заградительный огонь вдоль хвостового оперения. Смотрелось это со стороны просто как веера пламени. Мы всегда все, и верхние, и нижние, пулеметы начиняли сами. Полагалось, чтобы в ленте пули шли в таком порядке: обычная винтовочная, вторая такая же, потом трассирующая, потом зажигательная, потом опять две простые. А мои стрелки немного изменили наполнение ленты: простых патронов не брали ни одного, а ставили бронебойный, за ним зажигательный, за ним трассирующий — и все время по три таких патрона. А так как ШКАС делал 1800 выстрелов в минуту, то от наших трасс получалось просто море огня. Фашисты не особо любили рисковать нарваться на такую очередь.
Тут надо сказать, формально мои стрелки ни разу не сбивали самолеты противника. Это ведь надо было подтвердить, а такое видно, только если ты дал очередь, а «мессер» сразу взорвался. Но ведь могло быть и так, что после очереди истребитель отходил в сторону, но был уже так подбит, что летчику оставалось лишь прыгать. Ночью этого не было видно. Отвалил от нас фашист, и слава богу, дальше мы не разбирались. Но, вообще, у нас в полку были стрелки, которым действительно удавалось сбить фрицев так, чтобы их самолеты взрывались, тут уж сбития, конечно, засчитывались.
А про моих стрелков расскажу другой интересный момент. Они, как и многие у нас в полку, на бомбометания брали с собой по 5–10-килограммовой осколочной бомбе. Крыльчатку заштопорят и положат в кабине, а как штурман выходит на цель, мой Гошка открывает нижний лючок и сбрасывает следом за штурманом обе бомбы — за себя и за Ивана. Такие вот были внеплановые бомбометания у стрелков.
Но вернусь к тому вылету. Значит, каким-то чудом уже почти у самой Болдераи я оторвался от прожекторов и истребителей. Конечно, это было большой удачей, ведь с каждого из трех фашистских аэродромов встречать нас взлетало минимум по десять «мессеров».
Наконец, я очутился над целью. До бомбометания оставалось несколько секунд, когда один прожектор снова схватил наш самолет. Но было уже пора отдавать команду: «Сброс!» Наши бомбы полетели на Болдераю, и у меня стали развязаны руки. Однако вырваться из пучка прожекторов оказалось не так-то просто. Я снова вертелся, как карась на сковородке, не допуская даже секунды прямолинейного полета, чтобы не дать возможности прицелиться истребителям. И все-таки получил пару очередей от немцев. Со снижением и скольжением на полных оборотах мы уходили все дальше в море. Прожектора давно уже не доставали, но вражеские истребители все никак не хотели отвязываться от нас. Они еще раз зашли в атаку, но мои стрелки были начеку и встретили их, как положено, а я с резким снижением ушел в темную сторону неба на юг, да и от берега мы были уже километров за пятьдесят, и потому фашистские истребители на этом наше преследование закончили.
