— Нравится?
— Обалденно… Правда.
— Ты прости, я тут порылся у тебя в вещах… немного. Очень тоскливо было. Я ведь не знал, когда ты придешь. Вот и решил…
— Молодец.
— Сделала свои дела?
Она посмотрела на него внимательно. Интересно, он и вправду думает, что она так выскочила из дома по какому-то идиотскому делу? Или просто старается загладить неловкость? Она не поняла. Не смогла понять. В его лице и глазах не было ничего, кроме… кроме того, о чем она не должна была знать. О чем не должна была даже догадываться. Того, чего она не считала себя достойной. Она еще помнила другие глаза. Глаза цвета черного кофе. Совсем другие, смотревшие на нее с пугающе похожим выражением.
— Да. Сделала.
— Может, музыку послушаем? Я диски видел…
— Давай…
Ей стало интересно — что он выберет?
Подборка Юлии отличалась тем непосредственным разнообразием, какое может себе позволить человек, совершенно не разбирающийся в музыке. Она находила любимые композиции не по качеству, не по моде, не по каким-то определенным направлениям и стилям, критерий был один — нравится или нет. Если в душе что-то дрожало при звуках из колонок — значит, это ее. Вот и все. Она с любопытством смотрела на то, как его большие руки задумчиво перебирают плоские пластиковые коробочки. Он отложил в сторону, весело усмехнувшись, Челентано. Равнодушно отставил Богушевскую, Вертинского в исполнении Скляра. Долго с интересом разглядывал «Призрак оперы» и «Травиату». В результате… ну конечно! Золотые хиты «Нашего радио». Почему-то она не сомневалась. Она сама обожала этот диск. «Пикник», «Мельница», «Король и Шут», «Кукры-никсы», «Наив»…
— Я твою книжку начал читать.
— Какую книжку?
Сунув руку под диванную подушку, он протянул ей черный переплет с золотым тиснением. «Темная Мара».
— Аа-а… — Юлия небрежно махнула рукой. — Да это так… Фигня.
— Да? А мне понравилось очень! Знаешь, интересно…
Время шло. Салат был съеден, шампанское выпито. За окнами началось оглушительное «дежавю» двухнедельной давности. Народ испытывал на прочность остатки здоровья.
В этот вечер они говорили меньше, чем обычно. Зато больше думали. Дольше смотрели друг на друга и подолгу останавливались неподвижными взглядами на стенах, внимательно рассматривая витиеватые узоры псевдовосточных маминых обоев.
Когда в комнате, освещенной свечами, зазвучал мягкий, низкий рык Кипелова, атмосфера сделалась окончательно фантастической. А этот парень, что стоял напротив, заслоняя плечами половину окна, лучше кого бы то ни было подходил этой музыке, этой комнате, этому времени суток и… ей?
