Она посмотрелась в витрину «Перекрестка». Блестящие кудри задорно и кокетливо выбивались из-под берета. Остроугольные снежинки ложились на них, как мерцающие блестки декоративного лака для волос.
В ларьке у магазина она купила цыпленка-гриль — просто, чтобы не париться с готовкой. И еще потому, что так завлекательно пахло из маленького окошка, где белозубо улыбался вспотевший узбек. Она даже не стала обращать внимания на недавние слова Зоечки, что, мол, «Они, когда в туалет по-маленькому за своей палаткой ходят — ты думаешь, после этого каждый раз руки моют?!».
В магазине набросала в тележку какой-то закуски. И, подумав, все-таки добавила к шампанскому бутылку армянского коньяка. Впереди были каникулы, придуманные, вероятно, специально для того, чтобы печень отвалилась у всех тех, у кого она еще чудом осталась после прошлых новогодних праздников.
Любуясь на безумное разнообразие дешевых китайских гирлянд и дорогущих елочных игрушек ручной работы, она не удержалась и теперь держала в руках небольшую картонную коробку. Там, под прозрачной крышкой, каждый в своем гнезде, лежали пять огромных стеклянных шаров. Темно-синие, блестящие, присыпанные толченой стеклянной крошкой, с нарисованными яркими красками сценками из русских сказок: Баба-Яга в ступе над заснеженным лесом, Машенька с тремя медведями, Иван-царевич верхом на Сером Волке… Согревшись под горящими радостью взглядами детей в отделе игрушек, Юлия снова спустилась в продуктовый и купила нарядный кремово-бисквитный торт.
Выйдя из маршрутки, увидела пустой, уже закрывающийся елочный базар. Маленький мужик в телогрейке так тоскливо смотрел на гору нераспроданных елок, что у Юлии не осталось сомнений — роскошными сказочными шарами она все-таки украсит сегодня одну из них.
Почти в одиннадцать Юлия подходила к дому, в точности как та сегодняшняя тетенька, волоча за собой елку, а еще два тяжелых пакета с продуктами и торт. Снежинки щекотали лицо и нос. Намокшая челка прилипла ко лбу рыжими прядями, и вода, стекая с них, капала на обветренные губы.
В начале длинного дома горел один-единственный тусклый фонарь, освещавший сине-мертвенным светом утоптанный снег на скользком тротуаре. Небо над типовым двором-колодцем ярко загоралось беспрерывными вспышками петард. Как всегда, не дождавшись заветного часа, местные подростки разминались под окнами готовящихся к празднику обывателей. Искры — красные, зеленые, синие, золотые — взмывали в темную вышину и распускались, как цветы. Создавалось ощущение, что там, наверху, над городом кто-то без устали открывает огромные бутылки шампанского. Визг, смех и грохот слились в одну оглушительную какофонию. Фон, который теперь еще долго будет сопровождать наигранно-радостное бухтение телевизоров.
