— Убежал?
Тишина, повисшая в келье после этих слов, заставила Марка ближе подойти к приоткрытой двери.
— И откуда, сын мой, ты… убежал? — осторожно спросил и без того тихий голос помощника. — Ведь если из тюрьмы, то…
— Нет! — вскричал парень и вдруг резко закашлялся. — Нет, не из тюрьмы. Я сбежал от язычников… Пожалуйста, можно я здесь останусь?!
— Можно, можно, успокойся…
Они его переодели. Служка завернул в узел мокрые, грязные, промерзшие вещи. В черно-сером подряснике вид юноши стал менее диким. Даже щетина и большие глаза вписались в новый образ удивительно гармонично — он словно был создан для этих одеяний.
Марк, все это время стоявший чуть поодаль, появился в дверном проеме.
Помощник настоятеля явно обрадовался, увидев его.
— Сын мой! Вот отрок… кх-м… Побудь с ним пока, а я скажу, чтобы из трапезной ему горячего принесли. И питья. И хлебушка…
Марк вошел. Стараясь сдержать любопытство, принялся исподлобья разглядывать вновь прибывшего.
— Да, отец, побуду.
— Вот и хорошо… И хорошо, — заторопился помощник. — А мне нужно настоятелю пойти поведать все это… Ох, дела, дела начались…
Служка и помощник настоятеля ушли.
Марк подошел. Сел рядом на жесткую кровать. Посмотрел внимательно на испуганное лицо… и вдруг так остро позавидовал этому нескладному истрепанному пацану! Такая радость, надежда и покой теплились в его все еще слишком широко распахнутых глазах…
Гордыня — сказал настоятель в первый же день, когда Марк здесь появился. Гордыня. Так куда ж от нее денешься?
Марк тяжело вздохнул.
— Как тебя зовут?
— Ерш, — странно ответил парень.
— Как?!
— То есть Витек. То есть — Виктор…
— А-а…
— А… тебя?
— Марк.
Тем временем служка вернулся. Быстро расставил на маленьком грубом столе у оконца миску с горячим киселем и свекольный квас, а еще пшенную кашу на воде и четверть буханки теплого ржаного хлеба.
Пацан ел, стараясь унять дрожь в руках. Она выдавала ту жадность, которую не может вызвать никакой, даже самый строгий, пост — только настоящий голод.
— А ты что, в своих именах путаешься?
Марк не смог удержать насмешки в голосе. И в очередной раз укорил себя за неисправимую гордыню. Завтра нужно будет отмаливать грех.
— Ты бы тоже путался, если бы такое узнал, — не очень понятно оправдался Ерш-Витек.
— Какое — такое?
Пока Витек насыщался, постепенно оттаивая, Марк недоверчиво слушал его сбивчивый рассказ о том, что тот якобы сбежал из какого-то новоязыческого поселения, в котором что-то «…такое страшное творится, что и говорить об этом не надо…».
