Сторговать бы песню на базаре,
Заплатив лишь стоимость чернил,
Но опять я,
будучи в ударе,
Взял пандур и песню сочинил.
Видно, делать это мне не внове,
И, клянусь,
не ягода кизил,
А зарделась в слове капля крови,
Словно взял и сердце прострелил.
Легче было б общего напева
На базаре песню сторговать,
А не лазить самому на небо,
Тайных слез в ночи не проливать.
Я страдал, но обреченно кто-то
Произносит, глядючи во тьму:
— Ты пиши, когда тебе охота,
Только, верь, все это ни к чему.
Устарели вздохи на скамейке,
Глянь: на ней играют в домино.
Что стихи, брат, если ни копейки
Жизнь не стоит. То-то и оно!
С той поры, как предок на верблюде
Путь через пустыню проложил,
Много сказок выдумали люди,
А кончалось все на дне могил.
Землепашец, государь и нукер
Уходили.
Не сочтешь могил.
Ты пиши, пиши, но знай, что флюгер
Многих правдолюбцев пережил.
Если лет неодолима память,
Велика ль цена горючих слез?
Память, говоришь? Какая память?
Бабий Яр травой уже зарос.
Жизнелюбы, напрягаем силы,
Словно на последнем берегу.
И, как волны, множатся могилы,
Замерев безмолвно на бегу.
Утверждал один, что смерти нету,
Искушал лукавицу судьбу
И не знал, что близкой смерти мету
Носит сам на безрассудном лбу.
Тайно смерть на людях ставит знаки,
И на жизнь не велика цена.
Унесли две атомных атаки
Сонм людской! Прожорлива война!
Вот гляди: на этом камне стертом
Тень того, кто словно дым исчез.
В одночасье, если верить мертвым,
Рухнули на землю шесть небес.
Все века двадцатое столетье
Затмевает по числу могил.
А еще в запасе — бомба третья…
К смерти мир себя приговорил.
Ты пиши стихи, коль есть потреба,
Только помни, сжав перо в руке,
Что уже само седьмое небо
Всякий день висит на волоске.
