- Старик, спишь?
Вскочил Кирилл Михеич в кровати. Натянул кое-как одеяло. Дверь подалась, грохнулась на скамью тяжесть - седло.
- Спишь?
Свистнул. Зажег папироску. Сплюнул.
- Спи. Огонь напрасно не гасишь, пожар будет. Я погашу.
Дунул на лампу и ушел.
Еще за стеной шаги - расписанные серебряным звоном. Смех будто; самовар несут - Сергевна ногами часто перебирает.
И такой же нетленный вечер как всегда. И крыши - спящие голуби.
Телеги под навесом, пахнущие дегтем и бором. Земля, сонная и теплая, закрывает глаза.
А душа не закрывает век, ноет и мечется, как зверь на плывущей льдине.
Мелко, угребисто, перебирая руками, точно плывет - Поликарпыч.
- Хозяин прикатил. Видал?
- Видел.
- Хохочет. Тебя, грит, у парохода приметил... На коленях молился.
- Брешет, курва.
- Ты ему говори. Я, грит, ему кланяюсь, - ен и не видит. Освободители-и!.. Куды, грит, сейчас изволил отбыть?.. Фиоза-то...
- Ну?..
- Вместе с Олимпиадой, ржет... Я ее в бок толкаю, а она брюхом-то как вальком - так и лупит, так и лупит. Ловко, панихида, смеется. Поди так штаны лопнули.
Кирилл Михеич потер ладони - до сухой боли. Кольнуло в боку. Вздохнул глубже, присел на скамейку, рядом с седлом. От конского запаха будто стало легче.
- Тебе б пожалуй, парень - пойти в добровольную. Мало ли с кем не бывает, а тут за веру.
- Иди ты с ними вместе...
- Материться я тоже могу. Однако, грит, введены в город военные положенья, чтоб до девяти часов, а больше не сметь. Вроде как моблизация... призыв рекрутов. Ладно!.. Я ему говорю - отец-то Степан жив? Куды, грит, он денется. Очень прекрасно... Выпил я чай и отправился. Ступай и ты. Баба мне Фиеза-то: "пусть, грит, идет"... Пошел, что ли?..
- Не лезь! - крикнул Кирилл Михеич.
Поликарпыч посмотрел на захлопнувшуюся дверь. Поправил филенку и сказал:
- Капуста...
Стоял Кирилл Михеич, через палисадник глядел в окно:
Опять, как утром - самовар бежит, торопится - зверь медный. Плотно прильнув к стулу, - Фиоза Семеновна подлым вороватым глазом - по Запусу. И жарче самовара - в китайском шелке дышут груди. Рот как брусника на куличе...
Смеются.
У Олимпиады глазы - клыки. Фиоза смеется, - в ноги, - скатерть колышет, от смеха такого жилы как парное молоко вянут...
Вянет у Запуса острый и бойкий рот. Усики, как в наводнение, тонут в ином чем-то...
Харкнул Кирилл Михеич, отошел. Хотел-было уже в комнаты, но вспомнил генеральшу, хромых офицеров и Варвару. Пригладил волос, а чтоб короче, через забор.
