— Витя, как насчет сыграть?
— Евгений Зиновьич, не все у нас бездельники.
Черняк пропустил подначку мимо ушей; он с удовольствием мял сильными пальцами запыленный теннисный мяч.
— Летаете сегодня? Радиус или сложняк будете наматывать?
— А будет СМУ?
— А ты не видишь? Ты что, на постановке не был?
— На боевом.
— Ясно. Жалко. Напарника нету.
— Ты когда сменился?
— Утром.
— А чего не спишь?
— Так вечор уж на дворе!
Машков поглядел на серое небо, которое опускалось все ниже и ниже, заполняясь какой-то мутью, и вздохнул:
— А я б сейчас залег бы, да с книжечкой, и магнитофончик урчит, а под бочок — тепленькое, но чтоб не мешало, не суетилось...
— Барство это, Машков. Чуждое нам барство. Не наше это.
— Да на душе погано...
— Ну, это ты съел чего-нибудь.
— Ну тебя к...
— Вить, моя Ирина вчера Маринку видела, — сообщил Черняк подчеркнуто равнодушно и почесал потное плечо, согнав комара.
Машков словно не слышал:
— По сводке вообще-то туман, видимость по минимуму.
— Она про тебя спрашивала.
— На щеке комар, Женя. Убей его, кровопийцу.
— Как твои дела, как да что, ну, понимаешь сам.
— Да ну? А чего ж у Ирины спрашивала, а не у меня?
Черняк подбросил камешек носком запыленной туфли.
— Чьи? — спросил Машков, глядя на кроссовки.
— Чешские.
— И как?
— Хороши. Держат. Легкие, ноге хорошо. Ирка говорит, Марина чуть не плакала, а улыбалась. А глаза прям больные. Говорит — бабу не обманешь. Никак твоя Марина...
— Же-ня! — предостерегающе сказал Машков.
— Да я и не лезу, Вить. Просто рядом живем. Все, знаешь, на виду.
— Жили...
— Но Маринка-то там.
— Бес ее держит, эту Маринку! — злобно сказал Машков, чувствуя, как мохнатый и колючий кулак больно сдавил сердце. — Катила б к мамочке, там свободы больше будет.
Черняк пожал плечами:
— Ты несправедлив. И зол. И сам понимаешь это. И потому злишься.
— И ты туда же!
— Слушай, я давно хотел тебе сказать. Можешь, конечно, дать мне в лоб, но она тебя любит. Ты не психуй, ты думай; крик ведь не аргумент.
— Вы что, нанялись сегодня?
— Она как-то, давно уж, клялась Ирине, что тот случай был просто случай, вернее, не просто, а дикий случай.
— Не случай. Но даже если случай, то, значит, будет еще один.
— А не будет?
— Врешь ведь, Женька! — почти крикнул Машков.
Черняк опустил глаза:
— Вру... И не вру. Тут сложнее, чем кажется.
Неподалеку сипло заорала ворона. Черняк удивленно задрал голову, поглядел на верх надувного ангара, где был закрытый спортзал, и сказал задумчиво:
— Я тут уже к чайкам привык. Ворона — прям дикость какая-то.
