Девятый Замок | страница 51
Утром он проводил Митрун на паром: она проведёт зиму с родителями в Аскенхольме. Обещала вернуться весной. Снорри верил. Но у неё там, дома, будет тёплый очаг и круг родичей. А он, Снорри, проведёт зиму один, вслушиваясь долгими вечерами в тоскливый вой метели за окном и жалобы теней.
Или можно по вечерам сидеть в трактире, резаться в кости и в тэфли, слушать пьяные россказни, щупать визгливых девок, участвовать в героическом мордобое. И, разумеется, пить. Чем больше и крепче, тем лучше. А что ещё делать зимой?
На самом деле Снорри было чем заняться. Отец последнее время почти не следил за хозяйством. Работы предстояло много. При одной этой мысли у Снорри бессильно опускались руки. Потому что в одиночку никак не управиться. Просить никого не хотел. А нанимать — не было денег.
Во дворе скрипнула калитка. В Норгарде их не запирали. От кого прятаться, все свои. Захотят — вышибут… Прошуршала листва. И раздался стук.
— Митрун, ты вернулась?
Нет ответа. Конечно. Какая дурацкая мысль. С чего ей возвращаться?
Снорри открыл, не спрашивая, кто там.
Увидел позднего гостя.
Задумчиво почесал в затылке.
И не слишком вежливо спросил:
— Ты кто таков? Чего надо?
Пришелец сперва не расслышал. Просто стоял на пороге, глядя сквозь Снорри.
Он был из вирфов, судя по лиственным узорам на плаще, но явно не из Норгарда. Во-первых, Снорри его не помнил. Во-вторых… У норингов был не такой взгляд. Совсем не такой. Карие глаза скитальца казались погасшими. Но на самом дне, под грудой пепла, ещё жил гейзер. Этот человек окунался туда, куда жители Норгарда и смотреть боятся…
Одежда замызганная — видно, путь его был не близок. Потертая котомка за плечами. В руке — корявая палка. На поясе — нож и топор. Каштановые волосы и борода заплетены в толстые косы — такую, слыхал Снорри, не вдруг и топором разрубишь… Лицо осунувшееся, усталое, и борода плохо скрывает морщины да шрамы. Странник улыбнулся. Ветром повеяло от той улыбки. Далёким ветром дорог, приключений и опасностей, сражений, пиров и потерь.
— Кто я? — молвил он хрипло. — Я Зверь Благородный, Ich bin eine Recke, эллендер. Герой, чужак, изгнанник. Бродяга. Добрый человек, пусти в сарай, хоть на одну ночь. А то меня ноги не держат…
Снорри молча смотрел на гостя. Грязного, загрубевшего, опасного. Похожего на сточенный камень. И понимал: вот кто истинно одинок… И вдруг собственные горести оказались просто недостойным слюнтяйством.
Снорри улыбнулся в ответ.