В кино я наблюдал такие сцены десятки раз, но в реальной жизни — никогда. Хотя мне трудно быть объективным, но разгром и озлобление, с которым все было совершено, оказались вполне сравнимы со всем тем, что я видел на экране. По всей комнате валялись мои кассеты, коробки были выворочены, пленки размотаны, как траурные ленты. Электропроигрыватель швырнули так, что дно разбилось, обнажив электронные внутренности, его изувеченные бока скрылись под книгами в мягком переплете, которые сбились в отдельные груды, как черепица с сорванной ветром крыши. Кушетка — смертное ложе Ивана — была перевернута вверх дном, ее засаленные подушки разорвали, обшивку отодрали. На полу валялись остатки орнамента нашей каминной полки. В панике я глотал слюну и прыгал с одной ноги на другую, как ребенок, который захотел писать и не способен спокойно стоять на месте, но вместе с тем боится двигаться по комнате. Все было сломано. Даже наши редко употреблявшиеся кастрюли и сковородки подскакивали на каменных плитах. Трудно было поверить, что Луиза ничего не слышала. Меня удивляло также, почему араб, на которого она ссылалась, не вышиб лестницу из лаза вверх, изолировав ее, таким образом, в спальне и обеспечив погромщикам больше времени для обыска. Не то чтобы я не верил тому, что она говорила, но…
Луиза сильно ударила меня по руке.
— Кто эти мерзавцы?!
Я потер руку.
— Больно. Прямо по кости.
— Я этого и добивалась. Говори, кто они!
— Французы, — ответил я. — Друзья или родственники Ивана. Вот все, что я знаю, кроме того, что они вернутся и, возможно, будут пытать нас или что-нибудь в этом роде.
Я пожал плечами, как никчемный хиппи, и пошарил в карманах в поисках сигареты. Мне хотелось вызвать полицию, заполнить страховку, уйти и скрыться у родственников, пока не схватят экспроприаторов. Но я выбрал образ жизни, который исключал такие возможности. Огляделся в поисках того, что можно было бы взять с собой.
— Нам придется линять отсюда немедленно, пока они не пришли.
— Почему? — запротестовала Луиза. — Что мы им сделали?
— Возьми с собой что-нибудь и жди меня у фургона.
— С какой стати?
Луиза не терпела, чтобы кто-то указывал ей, что делать, но и не любила, при всем своем вампирском характере, оставаться во мраке неизвестности. Я обеспечил ей обе неприятности, но совершенно не беспокоился об этом.
— Делай что хочешь, — пробормотал я, выбираясь на дневной свет. — Я уеду через десять минут.
— Негодяй! — крикнула она, видя, как я удаляюсь.
