Энгберг слушал, обхватив рукой бритый подбородок и сведя брови. Время от времени в другой тетрадке он что-то помечал. Крупская спрашивала — есть ли у него вопросы. Он пожимал плечами:
— Не жнаю. Ишо мало думаль.
Каждый день приходил Проминский, с порога здоровался:
— Дзень добры, пани Надя! Дзень добры, пан Оскар! — И, спросив, не помешает ли он, садился в сторонке. Кивнув на дверь в соседнюю горницу, спрашивал: — Пан Влодзимеж дома?
— Товарищ, — поправляла Крупская с мягкой улыбкой. — Так лучше в нашем кругу.
— Товажыш, — повторял Проминский новое слово, только что входившее (так же, как в русском языке) в разговорный обиход польских рабочих и революционной интеллигенции. — То-ва-рищ Влодзимеж всё пишет?
— Да, Володя работает. Но у него скоро будет перерыв.
Проминский умолкал. Покручивая запорожский ус, слушал перевод «Коммунистического манифеста».
Изредка Надежда Константиновна бросала взгляд на него и трудные слова переводила на польский язык, который немножко помнила еще с детских лет, когда отец был уездным начальником в Варшавской губернии. Яну Лукичу нравилось, что она «розумие по-польску», и его пышные усы качались от широкой улыбки.
— Так! — подтверждал он. — Так есть, пани… товажышка Надя.
Забываясь, он доставал трубку и кисет, но тут же снова клал в карман.
— В этой комнате можно, Ян Лукич, — говорила Крупская.
Проминский покачивал приподнятой рукой, извиняясь, что отвлек ее внимание от книги, и отправлялся курить на крыльцо.
А когда возвращался оттуда, Владимир Ильич выходил в прихожую и зазывал к себе:
— Я закончил свой урок. И Оскар сейчас освободится. Поговорим о чирках, о дупелях.
Проминский начинал убеждать, что в ожидании охоты не надо терять время попусту, — можно заняться рыбалкой. Говорят, на Енисее по ночам хорошо ловятся налимы. На удочку с колокольчиком. Поймается — позвонит.
— Занятно! Хотя, вы знаете, я не любитель рыбалки, — ответил Владимир Ильич другу-соблазнителю, — но мы непременно сходим. Как только управлюсь с неотложными литературными делами.
И Проминский ждал.
Владимир Ильич каждый день встречал его с теплой усмешкой:
— Налимы? Разжирели, говорите? Ну что ж, готовьте колокольчики.
Сегодня Ян немножко опоздал ко второму уроку. Надежда Константиновна уже читала из «Манифеста»: «…рабочие, вынужденные продавать себя в розницу, представляют собой такой же товар, как и всякий другой предмет торговли, а потому находятся в зависимости от всех случайностей конкуренции, от всех колебаний рынка». Она пояснила, что такое «розница», как понимать «случайность» и как между капиталистами возникает «конкуренция», но Оскар, вздохнув, потер лоб, на этот раз обеими руками.
