— Мне даже не расставить их. И не женское занятие…
— Позволь не согласиться. Ты же — за эмансипацию женщин. И теперь тебе учиться — самая пора: поедем на праздник в Минусу — сыграешь с Эльвирой Эрнестовной. Да, да, она — заядлая шахматистка.
Расставив фигуры, Владимир рассказал об основных правилах.
— А если я захочу сразу ходить лошадью. Что будет?
— Не лошадью, Наденька, а конем. — В глазах Владимира блеснула добродушная усмешка, на которую нельзя было обижаться. — Лошади — у ломовых извозчиков.
— Конь у тебя который? Этот? А это слон? Им куда ходят?
— Начинай с пешки. Хотя бы вот сюда.
Мать с дочерью уже давно пообедали, а тарелка Владимира Ильича все еще стояла, накрытая салфеткой. Надежда, отрываясь от работы, то и дело посматривала в окно: проулок оставался пустынным. Не скрипел промороженный снег, — никто не подходил к калитке.
В сумерки, не утерпев, вышла за ворота…
…Накануне этого дня пришли Сосипатыч, Проминский и Энгберг, стали сговаривать на охоту.
— Зайчишек на островах — тьма-тьмущая! — соблазнял Иван Сосипатрович. — Тропы натоптали, ядрена-зелена, во все стороны! И под кажинным кустиком хоронятся! Приглядишься пошибче — кончики ушек чернеются. Знай лупи.
Проминский, поморщившись, потряс головой:
— Не можна лежачий.
— Лютче гонять, — сказал Энгберг.
— Совершенно верно! — подхватил Владимир Ильич. — Лучше — загоном. Мы втроем встанем с одной стороны, Иван Сосипатрович зайдет с другой, будет стучать, кричать — погонит мимо нас. Ну, а добычу, само собой разумеется, по-братски.
Уехали на рассвете, обещали к обеду быть дома, но и к сумеркам не вернулись. Не случилось ли чего? Говорят, на енисейской стремнине кое-где всю зиму струится пар над полыньями: «Река дымится!» Тонкий лед мог обрушиться под ногами… Или нечаянный выстрел…
Надежда ходила по проулку от угла улицы до Шушенки и обратно. Пошла бы и дальше, да не знала, в какую сторону. Охотники могут вернуться и по главной улице, и по луговой дороге.
На Шушенке заскрипел под санными полозьями накатанный снег. Надежда побежала туда.
Из-под обрыва сначала показалась дуга, потом заиндевелая конская голова с ледяными сосульками на верхней губе. Лошадь с натугой тянула сани, полные заячьих тушек.
Позади шли охотники. Усы и бороды у них белели, будто нежданно-негаданно появились сразу четыре деда-мороза. У Владимира Ильича даже ресницы обросли инеем. Но лицо было свежее, румяное.
— Надюша, принимай добычу! Хотя мне, — в голосе вдруг послышалась досада, — мне не повезло. Отстрелялся!
