Хозяйка дома внесла горшок со щами, разлила их в две глиняные тарелки, одну поставила жильцу, другую — гостям; положила новенькие ложки, вырезанные из мягкого тополя.
— Это что же, мы съедим ваш обед? — стеснительно сказала Надежда Константиновна. — Мы могли бы до дому…
Курнатовский не расслышал, достал из шкафа полбутылки водки и, держа ее над столом неоткрытой, спросил:
— Если позволите?.. Ради встречи…
— Спасибо, дорогой Виктор Константинович. — Владимир Ильич кивнул головой. — Большое спасибо. Но извините нас, водки не пьем.
— Кроме водки, здесь ничего нет. Никаких вин, к сожалению. — Курнатовский огорченно развел руками и убрал бутылку в шкаф.
За обедом разговаривали о Париже, о чистеньких швейцарских городах и селеньицах, вспоминали Плеханова, Аксельрода, Веру Засулич и других общих знакомых.
Потом Владимир Ильич рассказал о своей заветной мечте выпускать после ссылки общепартийную газету; может быть, еще и журнал. Там будет видно. Виктор Константинович слушал, наклонившись к нему и приложив ладонь к своему уху. Иногда он схватывал руку собеседника и восклицал:
— Хорошо! Считайте меня одним из своих помощников! Что смогу — сделаю.
Дома Надежда сказала:
— Не знаю, как ты, а я довольна поездкой.
— Да, день потрачен не зря. Познакомились с прекрасным товарищем. И завод посмотрели. У меня, Надюша, этот рабочий Ошурков все время стоит перед глазами. Здорово он частушкой поддел!
— Умница! Управляющий-то даже посинел от его слов!
В густых вечерних сумерках Курнатовский после короткой лесной прогулки спустился с пригорка и остановился на углу узенького проулка. Была пора, когда рабочие возвращались с завода, и Виктор Константинович поджидал Ошуркова. Рядом стояла Дианка. Почуяв знакомый запах человека, с которым хозяин неоднократно встречался тайком от посторонних глаз, она пушистым «пером» стукнула его по ноге. Шагнув навстречу, Виктор Константинович убедился, что собака не ошиблась, — человек шел, прихрамывая.
— Севастьян! — взял рабочего за руку. — Тебе — подарок. Из Красноярска. «Зайчик» теперь там. Не спрашивай, — больше ничего не знаю.
Спрятав брошюры в карман куртки, Ошурков до боли, словно не пальцами, а клещами, сжал руку инженера, — и они, разойдясь в разные стороны, исчезли в темноте.
«Какая она смелая и находчивая, Глафира Ивановна! — подумал Виктор Константинович. — Прелестный «Зайчик»!»
Дома он поужинал при тусклом свете пятилинейной керосиновой лампы, отдал баранью кость Дианке и отнес тарелку в кухню. Вернувшись, сел поближе к живой капельке огня и достал брошюру, привезенную Ульяновым. Взглянув на верхнюю строку титульного листа: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — и на нижнюю: «Женева, 1898», чуть было не вскочил от радости.
