— Соскучилась, Дианочка, соскучилась, проказница. — Легонько оттолкнул. — Здоровайся с гостями.
Собака долго обнюхивала Владимира Ильича.
— У нас ведь тоже есть собака, — сказал он и почесал у Дианки за ухом. — Вот мы и знакомы. И, надеюсь, на охоте познакомимся еще ближе.
Сняв шубы, прошли в теплую комнату. Владимир Ильич потер руки.
— А Ошурков — молодчина! Правда, Надюша?
— Мне он напомнил Бабушкина, хотя Иван Васильевич и не сочиняет частушек.
— Кто чем может. Один бьет листовкой, другой — частушкой.
У Виктора Константиновича спросил — давно ли здесь этот рабочий. Оказалось, приехал нынче, после того как в Шошино сгорела мельница Ивана Окулова, где Ошурков был кочегаром.
— А я для него, — сказал Ульянов в ухо Курнатовскому, — привез из Красноярска книжки. Женевские! И знаете от кого? От Окуловой!
— От Глафиры Иванорны?! Ну, как она там?
— Отбывает последние месяцы. Собирается в Киев. Веселая, энергичная.
— Прелестная… — У Курнатовского запылали щеки. — Прелестный товарищ!.. Молодая марксистка. А она не вспоминала… своих родных?
— Ну, как же! Конечно, вспомнила. И вам — поклон! Извините, что не сказал сразу. Говорит, в Шошино мило проводили время, когда приезжали вы, Глеб, Базиль. — Повернулся к жене: — Эта девушка, Надюша, говорит, что каждый месяц среди ссыльных ей давал больше, чем год на высших женских курсах! Целый университет! Запомни, — шепнул, — ее кличка «Зайчик». Она будет очень полезной.
Из внутреннего кармана пиджака достал две брошюры и подал Виктору Константиновичу.
— Если удобно, передайте.
— Не позднее завтрашнего дня. — Курнатовский уже справился с волнением и стал рассказывать: — Управляющий, этот миловидный еж, умеющий прятать колючки, не выносит Ошуркова. На прошлой неделе рабочие на задержку денег жаловались мировому судье…
— Нашли кому жаловаться!
— Заступников, сами знаете, нет. Так вот — пожаловались. Шмель обо всем проведал, стал увольнять неугодных. И Ошуркова уволил бы, но поопасался, что рабочие забастуют.
— И правильно сделают!.. Да, — спохватился Владимир Ильич и достал еще одну брошюру. — Это вам. На прочтение. Автор не обозначен, но по секрету скажу: он — ваш покорный слуга, и ему будет чрезвычайно интересно слышать ваше мнение. Договорились?
Курнатовский взглянул на титульный лист брошюры, спрятал в карман и обнял гостя.
— Через месяц привезу. Возможно, даже до окончания сезона сахароварения. Не могу я выносить здешней каторги. И дело не в двенадцати рабочих часах, не в том, что завод не останавливают даже в воскресенье, нарушая куцые царские законы. От меня Гусева ждет, что я помогу выколотить барыши, — вот что противно.
