— Да здесь просто великолепно! — сказала мама, появляясь в дверях садового домика.
Одну руку она засунула за ремень джинсов, а второй держала банку из-под джема с букетом душистого горошка и кудрявых листьев папоротника, которые она, должно быть, нарвала в саду.
— Да, неплохо, — согласилась я, оглядываясь на результаты пяти с половиной часов уборки и испытывая удовлетворение и гордость за себя — и папу, конечно.
Игнорируя необходимую работу в доме, он все время помогал мне, совершив бесконечное число рейсов к мусорному контейнеру и обратно с ржавыми садовыми инструментами и другим старым хламом. Я производила сортировку и чистку обнаруженных сокровищ, а мама обеспечивала бесперебойное снабжение нас ведрами с горячей мыльной водой, при этом еще успевая ускользнуть от посягательств близнецов.
— Отличный рисунок! — рассмеявшись, она шумно плюхнула банку с цветами на деревянный стол, как раз около моей осторожно уложенной коллекции ракушек с берега (тех, которые еще не разбились).
Она посмотрела на карикатуру старой леди, которую я встретила в понедельник. Я прикнопила рисунок к пробковой доске рядом с портретами Нейши и Лорен.
Кроме них, на доске появилось несколько фотографий, где были сняты мы с Фрэнки, почтовая карточка с усатой и косоглазой королевой и рекламный листок парка развлечений, который я нашла прошлой ночью в моей комнате под толстым брюшком Персика. Еще осталось немного места для одной фотографии (или ее части), если бы мне когда-нибудь посчастливилось найти искалеченный снимок, где я была с Сэбом.
— Здесь так... уютно! — Мама улыбнулась, поглаживая пальцами ровную поверхность полок, а ее взгляд перенесся с фетровой шляпы, которую я отряхнула от пыли и повесила на гвоздь, к маленькой картине с изображением феи, гордо занявшей место у окна, как раз над столом.
— Ковер очень кстати и штора тоже, — сказала я, чувствуя благодарность за ее пожертвования.
Этот многоцветный коврик обычно лежал в так называемом отцовском офисе нашей старой лондонской квартиры («Мы купим другой, когда он отремонтирует свой новый кабинет», — сказала она), а шторой я назвала ее легкий шифоновый саронг, пожертвованный мне. («Не думаю, что мне прилично обматывать им свой зад после рождения близнецов!»)
Я заметила, что ее глаза остановились на пушистом рыжем существе, которое, свернувшись, храпело в кресле, прежде стоявшем в спальне родителей в Кентиш-Таун. («Здесь наша комната меньше и нет места для кресла, так что ты можешь взять его в свое убежище».)
