ния. «Семь старцев за 60 лет, у которых не поднимается
голова, не поднимаются руки, вообще ничего не «подни-
мается», и едва шевелятся челюсти, когда они жуют, —
видите ли, не «посягают на женщину» уже, и предаются
безбрачию. Такое удовольствие для отечества и радость
Небесам. Все удивляются на старцев:
— Они в самом деле не посягают, ни явно, ни тайно.
И славословят их. И возвеличили их. И украсили их. «Жи-
вые боги на земле». Старцы жуют кашку и улыбаются:
— Мы действительно не посягаем. В вечный образец
дев 17 лет и ю н о ш е й 23 лет, — которые могут н а ш и м
п р и м е р о м вдохновиться, как им удержаться от похоти
и не впасть в блуд».
Нетрадиционные мысли Толстого о вере, о Боге, о церк-
ви не могли остаться незамеченными Синодом. В его ста-
тьях получали выражение суждения, записанные в Д н е в -
нике. Так, в конце июня 1910 г. он записал: «Суеверие
церкви состоит в том, что будто бы были и есть такие
люди, которые, собравшись вместе и назвав себя церко-
вью, могут раз навсегда и для всех людей решить о том, как надо понимать Бога и закон Его».
Понимание Бога и души не было у Толстого канони-
ческим. Так, в январе 1904 г. он писал: «Какое заблужде-
ние и какое обычное: думать и говорить: я живу. Не я живу, а Бог живет во мне. А я только прохожу через жизнь или, скорее, появляюсь в одном отличном от других виде. Бог
живет во мне или, скорее, через меня, или, скорее: мне
кажется, что есть я, а то, что я называю мною, есть только
отверстие, через которое живет Бог».
Глубоко верующий Толстой был отлучен от церкви еще
в 1902 г., когда страна, интеллигенция, так называемые
передовые демократические круги катились в бездну без-
божия и неверия, одним из результатов чего стала катас-
трофа 1917 г. Это отлучение великого писателя земли рус-
ской от церкви было, безусловно, ошибкой Синода Рус-
ской православной церкви.
17
2 Зак 3160
В. В. Розанов выступил на заседании Религиозно-фи-
лософских собраний, посвященных теме «Лев Толстой и
русская церковь», доказывая церковную несостоятельность
(а-эклезиастичность) акта об «отпадении» Толстого, ибо
«нельзя алгебру опровергать стихами Пушкина, а стихи
Пушкина нельзя критиковать алгебраически». Видя в Тол-
стом величайший феномен русской религиозной мысли и
истории XIX столетия, Розанов сравнивает его с дубом, на
который покусился бюрократический Синод: «Дуб, криво
выросший, есть дуб, и не его судить механически-формаль-
ному учреждению, которое никак не выросло, а сделано
