— И сколько всего частей я себе приготовил?
— Всего четыре, две из которых завершил, третью начинаешь, а четвертая начнется позднее.
— Не уверен, смогу ли еще долго жить в этом мире, — начал я. — Порой, кажется, что прожил десять жизней. Рад, что трудности остались позади. Не знаю, чем сейчас заняться, и в то же время мне не сильно-то и хочется чем-то заниматься. Ощущение, как будто завершил большое приключение и обнаружил, что не могу найти ничего такого, что вызывало бы интерес.
— Слышу, приятель. Прекрасно слышу тебя. Вот почему я появился сейчас, пока еще мое время не вышло. Впереди тебя ждет плаванье с попутным ветром. Но после всего, что ты пережил, попутный ветер может показаться сковывающим, странным, страшным и даже…
— О’кей, я понял, скучным, — прервал его я.
— Да? Почему — как ты считаешь?
Покачав головой, я ответил:
— Потому что чувствую растерянность, не зная, что делать дальше. Всю жизнь я с чем-то боролся, а теперь, когда все дается легко, я не знаю, что делать. Даже не уверен, что знаю, чего хочу. Похоже, раньше столько сил уходило на борьбу, что даже не было времени задуматься, чего же я хочу от этой жизни.
— АХХХ, да, продолжай.
— Пожалуй, то, чего я желал раньше, когда находился в борьбе, было больше бегством от обстоятельств, чем следованием тому, что мне радостно, — я замолчал на минуту, припоминая былое. — А теперь, оставив позади грусть и борьбу за выживание (например, работы, которые не любил и которые не помогали в моем жизненном поиске), я в растерянности и не знаю, чего хочу, — я снова глубоко задумался.
Согласитесь, довольно странно сидеть на веранде и выкладывать свои мысли какому-то психотерапевту-лепрекону. В то же время я понимал, что это должно закончиться написанием еще одной книги, чего я точно не хотел. Опять-таки, какое же это следование тому, что мне радостно?
Я взглянул на лепрекона, с чрезвычайно удовлетворенным видом сидевшего на стуле. Своим видом он излучал радость, отсутствие сожалений и невоплощенных желаний. Он был рад запахам в каждом вдохе. Добрый и вежливый и, в то же время, крепкий и сильный, несмотря на малый рост. Наверняка, он не был совершенен, и его жизнь не была лишена своих вызовов, но внешние обстоятельства, казалось, не влияли на его внутренний свет.
Я смотрел в него, как в открытую книгу. Было ясно видно, что он не замыкался в себе, а, наоборот, излучал свое сияние, свой опыт наружу. Можно было бы сказать, что его любовь, источник внутреннего сияния, создавала окружающий мир, или, другими словами, любовь формировала его восприятие мира. На мой взгляд, он довел до совершенства то, над чем я работал.
