Лети, майский жук! | страница 39

До этого дня я мечтала быть светленькой и голубоглазой.

Все красивые мальчики и девочки на картинках в учебниках, в кино, на плакатах и в газетах были голубоглазыми блондинами. Теперь же я радовалась, что волосы у меня темные. Этот разговор об «австрийцах» и «германцах» я до конца не поняла. «Германский» — так называл русский солдат немцев. Это понятно. Но почему мы перестали быть немцами, я не понимала. Ведь раньше в школе нам по сто раз в день напоминали, что Провидение избрало нас, сделало немецкой расой.

Широкоплечий подошел к Геральду и рассмотрел его как следует. Так основательно, как филателист господин Бенедикт рассматривал каждую свою марку. Солдат потрогал белокурые волосы Геральда, мочки ушей, провел пальцами по бровям. Видно было, что он недоволен Геральдом.

Геральд заплакал. Госпожа фон Браун говорила и говорила, говорила без умолку, все время обращаясь к широкоплечему. Но тот ее не понимал. Только хмурился.

Кудрявый все еще стоял, прислонившись к двери. Я посмотрела на него. Он больше не улыбался. Но кивнул мне. Потом подошел к широкоплечему, стал что-то ему говорить. Мы не понимали ни слова. Ясно было одно: кудрявый защищал Геральда, пытался уговорить широкоплечего. Наконец ему это удалось. Тот перестал рассматривать Геральда. Еще раз оглядел кухню и покинул дом. Кудрявый сказал нам «до свидания» и пошел за широкоплечим.

Мы по-прежнему не двигались, ждали, пока они пройдут мимо окна и исчезнут за углом. Я побежала в салон. По улице все еще тянулся бесконечный обоз. Я увидела широкоплечего и кудрявого — они шли вдоль забора к дому Архангела. И подумала: «Твой час пробил, белокурый Ангел! Все твои банты — дерьмо! Они тебе не помогут. И кукольная коляска тоже не поможет. Широкоплечий тебя заберет, и кудрявый не станет защищать, потому что он мой друг, а не твой! Он не поможет тебе, Ангел!»

Я попрыгала по ковру, потом понеслась на кухню. Там был один Геральд. Он стоял у окна, колотил по нему кулаками и орал:

— Свиньи! Собаки! Дураки!

— А где все? — спросила я.

Геральд не ответил. Он ревел и ругался. Наверное, все пошли к папе, рассказать о русских. Я подумала: надо утешить Геральда? Но не стала. И вправду, его волосы были слишком светлыми, а глаза — чересчур голубыми. Его белая кожа вообще мне не нравилась. Я направилась в подвал.

В этот день к нам заходило много русских. Мы больше не закрывали дверь. Солдаты приходили по трое, по четверо. Они обходили дом, открывали шкафы, выдвигали ящики, разворачивали ковры, раздвигали занавеси, заглядывали в кастрюли, где ничего, кроме бобов и макарон, не было, спрашивали про часы. Поразительно, зачем им всем потребовались часы, ведь у каждого на обеих руках они были. Тем не менее, солдаты без конца спрашивали: «часы, часы» и, не получив их, печально удалялись.