Отец выпустил меня, потому что я нечаянно стукнула по его больной ноге. Я упала на пол и перестала плакать.
Мама утешала меня:
— Можешь не спускаться вниз. Но из дома — ни шагу! — И закрыла дверную задвижку. Я молча кивнула.
Хильдегард, Геральд, сестра и госпожа фон Браун были в подвале. Сестра крикнула снизу:
— Мама, папа, спускайтесь! — В ее голосе слышался страх.
Отец заковылял вниз. Мы с мамой пошли в салон. Стали смотреть в окно. По улице ехали повозки, желто-серые, деревянные. Лошади были маленькие, серые. На повозках сидели солдаты в грязно-желтой форме. Всюду, сколько хватало глаз, тянулись повозки, лошади и солдаты.
Из окна Циммеров свешивалось белое полотенце. Над домом Архангела тоже развевалось белое полотенце. Мама объяснила мне, что это значит.
— Они сдаются. Когда вывешивают белое знамя, значит, сдаются, капитулируют.
— Почему сдаются? — не поняла я.
— Боятся русских.
— А почему мы не сдаемся?
— У нас нет белого полотенца.
Мама сказала неправду. В шкафу у госпожи фон Браун было несколько белых полотенец.
— А Циммеру и Архангелу охота сдаваться?
Мама пожала плечами.
— Они всегда сдаются. Семь лет назад сдались Гитлеру и нацистам. Сейчас сдаются русским. А если в следующем году придет кто-нибудь еще, они будут и им сдаваться.
Мне хотелось узнать: много ли русских придет, знают ли они немецкий, а нам они ничего не сделают?
Мама не отрываясь смотрела на колонну русских, на повозки, лошадей. Мне она не ответила. Вдруг, испуганно вздрогнув, закричала:
— Кристель, форма! Папина форма! Они не должны ее видеть. Беги скорей! Достань форму! Принеси ее на кухню!
Я побежала в нашу комнату. Легла на пол. Сверток с формой был под кроватью у стены. Вытащила огромный коричневый тюк, обвязанный крепким шнуром. Узлы никак не развязывались. Наконец я содрала шнур, порезав палец. Открыла сверток, раскидала газеты, лежащие сверху. Внизу была форма: брюки, мундир, пилотка, кожаный пояс. Я схватила разом все вещи. Пояс выпал, железная пряжка со свастикой ударилась об пол. Я наклонилась, подняла пояс. Прижала ворох одежды к животу и побежала. Через одну комнату, вторую, третью, в салон…
С улицы доносился скрип повозок, ржание лошадей и чужие голоса. Можно было различить отдельные слова.
Из окна виднелось голубое небо. Солнечный свет проникал сквозь грязные стекла, падал на паркет, свернутые ковры, чехлы на мебели. Дверь в комнату дядек была открыта. Дядьки глазели на меня. Из кухни донесся мамин голос:
