Лети, майский жук! | страница 24

— Мы украли это!

Мама с госпожой фон Браун уставились на нас. Мне стало не по себе — я испугалась за банки. Вдруг велят отнести их обратно!

— В маленьких баночках — печеночная колбаса! — закричал Геральд. — И паштет с кусочками гусиной печенки!

Мама с фон Браун перевели взгляды на банки. Даже опустились на колени, чтобы рассмотреть каждую в отдельности.

— Оленье жаркое по-деревенски, тысяча девятьсот сорок четвертый год, — прочитала мама.

— Паштет из языка и печени с салом, — прошептала госпожа фон Браун.

Хильдегард показала на соседний дом.

— Мы взяли это у Лайнфельнера. В кухонном шкафу. Лайнфельнеры же уехали!

И тут госпожа фон Браун рассмеялась, мама тоже, но у нее по щекам текли слезы.

— Паштет из языка, господин Лайнфельнер. Хайль Гитлер, господин Лайнфельнер! — воскликнула госпожа фон Браун. Она подняла банку жаркого и добавила: — «Держаться до окончательной победы!», как без конца повторял господин Лайнфельнер. Конечно, с бараниной можно держаться, господин Лайнфельнер!

Мама склонилась над скатертью. Она больше не смеялась. Рассматривала двухлитровые банки с говяжьими шницелями.

— Шницель в соусе мадера, тысяча девятьсот сорок четвертый год, — прочитала она, покачав головой, — а мы давились картошкой, ничего кроме картошки не ели!

В обед мимо нашего дома промаршировали немецкие солдаты. Вышли они из венского леса и шли в направлении города. Следом ехали несколько военных машин. Мы с Хильдегард стояли у забора. Ждали солдат или машины. Но больше их не было. Появился господин Вавра.

— Дети, это последние! Все ушли. Проклятая война кончилась!

Хильдегард ему возразила:

— По радио сказали: «Будем защищать Вену до последнего вздоха». До последнего, господин Вавра!

Но старик не слушал ее, лишь качал головой.

— Все ушли, ушли все! — только и повторял он.

Мама побежала к отцу.

— Нужно сжечь твою форму и солдатскую книжку, чтобы их не нашли русские.

Отец ковылял по салону взад и вперед, пытался послушать по радио последние известия. Но приемник был старый, лишь скрипел да свистел. Сломался? Или радиостанция больше не работала? Мы этого не знали. Отец не хотел сжигать форму.

— Если вернутся немцы и увидят меня без формы и без солдатской книжки, то сразу, без разговоров, повесят на ближайшем же дереве.

— Если немцы обнаружат тебя, они повесят тебя так и так, — сказала мама, — с книжкой или без книжки, им плевать!

Но форму, тем не менее, не сожгла.