– У тебя глаза такие, будто видят что-то для меня недоступное. Что ты видишь?
Пойгин с огромным трудом очнулся, но, кажется, вопроса Ятчоля не понял, спросил о своём:
– Значит, не любишь ты Чугунова? А скажи, к кому ты за всю свою жизнь хоть один раз по-настоящему мягким сердцем располагался?
– Мягким сердцем?
– Да.
– Что это такое?
– Вот видишь, ты даже не знаешь. Это… когда ты кроме себя чувствуешь… будто ещё и другой человек в тебя вселился… Сидит в тебе и ждёт…
– Чего ждёт?
– Твоей души.
– Он что, как злой дух, за твоей душой охотится?
– Нет. Он не злой дух. Он – мать. Он, возможно, твой отец. Он, допустим, твой друг. Он тот, кем была для меня, допустим, Кайти…
– Не знаю, ждала ли моей души Мэмэль. Если и ждала, то как ждёт душу человека злой дух. – Ятчоль рассмеялся своей шутке и добавил, ткнув себя пальцем в грудь: – Нет, я – это я, и только я. И никто другой во мне никогда не сидел и ничего не ждал.
– Значит, ты всегда был не обширнее собственной груди. – Пойгин болезненно поморщился, сделал такое движение, будто хотел высвободиться из какой-то щели. – Узко, тесно. Дышать невозможно.
– Как это человек может быть обширнее самого себя? – Ятчоль недоуменно помигал, прикладывая руки к пухлой груди.
– Когда человек вселяет в себя других людей… он… настолько становится обширным внутри, что кажется, там может стая лебедей с одной стороны далеко-далеко показаться… пролететь под солнцем… и в другой стороне в небе исчезнуть. А люди, которых ты вселил в себя… смотрят на тех лебедей и тебя самого в себя вселяют. Пролетали в тебе хоть один раз такие вот лебеди?
– Это шаманское наитие порождает в тебе подобные видения. Жаль, что ты раньше об этом не говорил… было бы вечественное доказательство. Я не шаман. Внутри меня утроба, и больше ничего. Иногда слышу, как в животе бурчит, вот и всё. А может, это медведь во мне ворочается? У тебя лебеди… у меня медведь. – Ятчоль пошлёпал себя обеими ладонями но голому животу и снова рассмеялся, премного довольный своей новой шуткой.
Пойгин раскурил трубку и словно забыл о Ятчоле. Уязвлённый тем, что собеседник не протягивает ему трубку, Ятчоль закурил свою, спросил с ядовитой усмешкой:
– Ты и к Антону сердцем располагаешься? Он тоже сидит в тебе и ждёт?
– Сидит, сидит, – не выходя из состояния отрешённости, подтвердил Пойгин.
– Может, вспомнишь, как плакала твоя дочь, когда он её бросил?
Пойгин только на какой-то миг кинул в сторону собеседника пронзительный взгляд и снова застыл в отрешённости, не вынимая трубку изо рта.
