И всё-таки Пойгину становится жутко. Луна, светило злых духов, насылала на него страх, вызывала в нём чувство неуверенности, потерянности в бескрайнем мире, где нет рядом ни одной родной души, зато всюду подстерегают злые духи.
Пойгин споткнулся о заснеженную кочку, со страхом огляделся вокруг. Их было множество, высоких кочек, на которых торчала заиндевелая, жёсткая трава. Вьюги вылизали в этом месте снег, и казалось, что здесь торчали головы бесчисленной толпы людей, закопанных по самые плечи в землю, вздыбились и поседели их волосы от ужаса. Возможно, что среди них где-нибудь торчит голова самого страшного земляного духа – Ивмэнтуна. Коварный этот дух нападает из укрытия, застигая свою жертву врасплох. У него чёрное лицо без тела, огромный рот с острыми кривыми зубами, выпученные красные глаза.
Пойгин внимательно оглядывает заиндевелые кочки, обходит стороной наиболее крупные, принимая их за страшного Ивмэнтуна. И почему эти проклятые духи так пристают к нему? Порой они являются Пойгину во сне целыми толпами, чёрные, как обгорелые головешки, пытаются заключить с ним согласие, чувствуя в нём человека, способного стать шаманом. Просыпаясь от кошмаров, Пойгин прогонял земляных духов заклятьями, говорил им, что ни за что не заключит с ними никакого шаманского согласия, что он обыкновенный человек и уж во всяком случае никогда не станет чёрным шаманом, человеком, покорным луне.
Нет, не злые духи, а благожелательные ваиргит станут его неизменными помощниками. Имя их – солнечные лучи, свет Элькэп-енэр и вечное дыхание моря. Вот и всё. Он научится управлять этими благожелательными существами.
Почему он отвергает луну? Это ясно, как солнечный свет. Ещё дед ему говорил, что, если ты сыт не зверем, добытым тобой, а горем, беззащитностью ближних, – тебе не вынести солнца, все увидят скверность твою, и тебе захочется упрятаться в лживый свет луны. Да, возможно, тебя будут называть гаймичилином, но ты будешь скуден, как скуден свет луны, и неутолимый голод злобы будет жрать тебя, как ты жрёшь зверя, добытого не тобою. Пойгин успел уже убедиться, насколько был прав его дед. Тот, кто расставляет капканы вымогательства, – сам сидит в капкане собственной злобы и жадности. Не таков ли отец Ятчоля, да и сам Ятчоль? Они покупают муку, чай, табак, винчестеры у чужеземцев, а потом отдают их охотникам в долг. Ятчоль молод ещё, а хитрости и жадности в нём едва ли не больше, чем у его отца. Тот ещё может иногда сжалиться над голодным, а Ятчоль ни за что; подстерегает жертву, как росомаха, выжидая страшную пору голода, когда человек за горсть муки, за кусок мяса готов отдать всё, только бы выжить. И если выживает, то потом жалеет, что не умер, не зная, как вырваться из капканов Ятчоля. Да, жаден Ятчоль и неумолим. Живот его всегда набит до отказа, однако голод всё равно светится в его глазах, голод алчности. А уж как он старается прикинуться добрым, чуть ли не спасителем всех ближних, но доброта его настолько же обманчива, насколько обманчив свет луны.
