Иван Никитич шел к кошаре не один — рядом с женщиной. Хворостиной женщина погоняла волов, которые, отворачивая морды от ветра, тянули арбу, лишь до половины нагруженную соломой.
Миша, сжав припухшие губы, впервые плохо подумал о Гаврике. Сердце его сдавила обида, и он невольно задал себе вопрос: «А, может, Гаврик ему вовсе не друг?»
Когда солому свалили в угол сарая, Иван Никитич сейчас же заметил, что Миша был скучным, вялым.
— Михайло, ты, случаем, не приболел? — громче обычного спросил старик.
Миша обрадовался этому вопросу, потому что сама собой представлялась легкая возможность скрыть до поры до времени истинную причину плохого настроения.
— Голова, дедушка, от ветра немного побаливает. Я усну, и она сразу пройдет.
В солому Мишу укладывала та самая чернобровая колхозница, что утром, едучи с подругой за соломой, собиралась их с Гавриком «купить» у Ивана Никитича. Ветер помешал ей в работе, и она охотно согласилась помочь старику устроить теплый ночлег для ребят.
— Мишка, а, может, все-таки завтра поедешь со мной?.. Замечаешь, как хорошо умею стелить постель, мастерить гнездо?
— Да я бы не против. С дедом в цене не сойдетесь, — отшутился Миша.
— Хитер гражданин! А борода вырастет, какой будешь! — и она, хлопнув Мишу по плечу, окутала его плотным слоем соломы и ушла к деду.
Миша закрыл глаза. После беспокойной дороги, после всех забот длинного дня ему было приятно отдыхать в теплом гнезде, и его бросало в дремоту.
И все же он старался побороть сон, потому что хотел слышать, как Гаврик будет разговаривать со стариком. Мише во что бы то ни стало хотелось знать настроение Гаврика, понять, что он думает об их ссоре.
— Дедушка, — говорил Гаврик, — я уже расчистил место для костра… Дедушка, ямку я вырыл… Может, я разведу костер?
Иван Никитич с недоброжелательным удивлением остановил его.
— Что-то, Гаврик, якаешь ты нынче густо?.. Будто провинился в чем.
Гаврик замолчал, а дед подобревшим голосом добавил:
— Сделал, что надо, а теперь посиди, пока Наталья Ивановна коров подоит…
Миша с удовлетворением улыбнулся и догадливости умного деда и тому, что Гаврик получил от него по заслугам.
Ветер, обрушиваясь на сарай, с воющим свистом окатывал его каменные стены и с визгом проносился мимо в непроницаемо-темную степь, над которой пыльный сумрак теперь смешался с сумраком беззвездного неба. Но в сарае от этого казалось необычайно тихо и уютно, и Миша заснул под звонкий дождь молока, струями падавшего в ведро, под уговаривающий простуженный голос Натальи Ивановны, чужой отзывчивой женщины:
