«Сантиметр» плотник выкрикивал певуче, а сам нажимал на рубанок коричневыми узловатыми пальцами, и белые стружки потоком бежали на пол.
— На верстаке по правую руку лежат грабельные колодки, буравчик выберешь из тех, что на стене. Держись интервала между дырками три сантиметра, а дырку помечай на четвертом.
Впервые в жизни Миша Самохин упрашивал себя: «Мишка, пожалуйста, если можешь, не спеши».
— С краев тоже попусти по два сантиметра! — доносилось сквозь шорох рубанка. Потом этот же голос, но уже не повелительный, с незлобивой насмешкой спрашивал кого-то, стоявшего за окном мастерских.
— Акулина, выросла длинна, держаки к лопатам просишь у Алексея Ивановича, у председателя. Недавно приходил и забрал их.
Кажется, простая штука: на полированно-гладкой поверхности колодочки шириной в 56 сантиметров оставить по 2 сантиметра на концах, а остальные разделить на клетки по 4 сантиметра.
Граненый, отточенный с обеих сторон карандаш, металлическая линейка и циркуль — все в распоряжении Миши. Но линейка зыбко, как жидкий мосток, дрожит в его руках, а длинноногий циркуль вихляет, как пешеход на гладком льду.
— Не можешь — спроси! Спроси громко, а не сопи себе под нос. На людях действуй смело, нараспашку. Маху дашь — во-время подскажут, — поучал плотник, уходя от верстака и возвращаясь к нему с пилой в руке.
Миша громко заговорил:
— Размечаю справа налево тринадцать клеток… по четыре сантиметра.
Старик молчал, и Миша понял, что первый шаг сделал правильно.
— Третья, седьмая, тринадцатая. — громко считал Миша, нанося синие полосы на колодочку.
— А дальше?
— Дальше. Тоже справа в этих клетках отбить клеточки по сантиметру на дырки. Раз..
— Хороший «раз»… Теперь век кайся!
Не понимая недовольства мастера, Миша ждал указаний.
— Зачем у плотника в одном карандаше две сердцевины?
— Маху дал… Дырки бы красным пометить. Рука не догадалась.
— У тебя голова или рука старше?
— Должно быть, голова, — смущаясь, ответил Миша.
— Вижу, нетвердо знаешь.
…Приходили женщины, закутанные в шарфы, платки. Зябко вздрагивая, притопывали, шутили и ругали беспризорную жизнь. Старик Опенкин, в свою очередь, ругал их за поломанный держак лопаты, за выщербленные грабли. Миша видел, что колхозницы приходят к Ивану Никитичу не только как к плотнику, но и как к старому коммунисту — за помощью, за советом, за обнадеживающим словом.
Не отрываясь от дела, сбивая небольшую рамку, Иван Никитич раздельно говорил:
— О яровых семенах, конечно, думать и беспокоиться надо. И будем о них день и ночь трубить району, а район — области… Но и то, товарищи колхозницы, надо помнить, что о нашем положении, о наших нуждах думают и в Кремле. И нечего терять веру, — все будет, как нужно.
