Миша подобрал ведро, в котором лежали налыгачи, и понес его в руке. Для короткой дороги груз легкий, но в длинном пути он был большой помехой, особенно при таком ветре.
Иван Никитич хорошо слышал донесшийся с подветренной стороны бубнящий звон ведра, и Миша видел, как он на миг развел руками: дескать, ничего не поделаешь, привязывать некогда… Заметил Миша, что и Гаврик качнул головой из стороны в сторону.
«Гаврик сознает…» — подумал Миша, и ведро с налыгачами показалось ему пустяком, а вот сдерживать коров куда трудней.
Лопата, подаренная Никитой, вывалилась из седла значительно позже, когда ветер гнал уже не листья и сухие травы, а одно облако пыли за другим, когда небо и простор степи постепенно перемешивались в мутный, нависающий со всех сторон сумрак, когда коровы с шибкого шага срывались в бег.
Миша все время зорко следил за висевшей сбоку седла лопатой. Но что-то отвлекло его на минуту, а может, и того меньше. Не заметив сбоку седла тусклого металлического блеска, он испуганно кинулся назад. Бежал он значительно меньше минуты, и бежал на ветер. Лопата действительно оказалась близко. Но ветер тем временем выкинул какую-то очередную дерзкую причуду и, должно быть, испугал телят, потому что они поскакали вперед, а за ними побежали и коровы. В довершение беды, в этом месте скошенное поле шло под откос, втекая в глубокую узкую лощину.
Срываясь в лощину, Миша увидел совсем близко размахивающих перед коровами палками и шапками Ивана Никитича и Гаврика. Он подумал, не лучше ли из хвоста стада перемахнуть в голову, чтобы помочь деду и Гаврику в их трудном положении. В это время двое телят бросились в сторону и побежали по дну лощины, переходившей в покатый овраг с густым шиповником и диким терном по склонам.
Миша погнался за телятами, которые, ища затишья, нырнули в кусты.
Сколько ни оглядывались бежавшие впереди стада Иван Никитич и Гаврик, Миши с телятами они не увидели.
Миша не скоро нашел телят, спрятавшихся в глубине кустарников. Он несколько раз пробовал выгнать их из колючих зарослей, но телята, испуганно тараща глаза, не шли.
Встревоженный, Миша выбежал на вершину ската. Лесополоса, черневшая далеко от него, затягивалась мутносерой завесой пыльного тумана. В широком просвете жнивья, дрожащего на ветру, не было ни коров, ни старика с Гавриком.
Миша понял, что на короткое или на долгое время, но он остался один. Тревогу сменило беспокойство взрослого человека, которому никто уже и ни в чем не подскажет. Он вернулся к телятам и прежде всего сказал им:
