Три грузовика шампанского (не шампанского — шипучего вина, муссо) пересекли границу в конце ноября — чтобы тут же встать в многокилометровую очередь на легендарном смоленском таможенном посту. Ударили морозы. По всем расчетам, бутылки не могли выдержать минус семнадцать по Цельсию. Матвей запаниковал. Знайка кое-как держался. Наконец, груз прибыл. Позвали милого дядечку-таможенника, тот положил свое во внутренний карман, и под беззвучные молитвы двух кусающих губы бутлегеров сорвали пломбы. Тут же закричали от счастья: ни одна бутылка не взорвалась, все уцелело.
Товар продали в течение суток, прямо с колес, оптовикам, за наличные. Потом сели думать и считать доход.
Считали долго, но доход так и не всплыл, гад — не получился, совсем. При сумасшедшей норме прибыли почти в сто процентов все поднятые за несколько месяцев тяжелого труда деньги ушли на текущие расходы, на оплату процентов по ссуде, на гонорары улыбчивому таможенному брокеру и разбитному шкиперу.
Капиталисты приуныли. Матвей крепко выпил.
Они опять поссорились.
— Ты конвенциональный робот, — изрек Знайка, — ты раб своего слова. Ты не умеешь маневрировать. Для тебя главное — не прибыль, а интерфейс. Репутация. Для тебя престиж важнее доходов. Тебе нравится не то, что ты богат, а то, что ты продаешь настоящее французское вино.
— А я богат? — саркастически спросил Матвей.
— Смотря с кем сравнивать, — быстро отразил компаньон. — Моя мама до сих пор работает врачом за пятьдесят пять американских долларов в месяц…
За неделю до Нового года банковские тетеньки были наглухо задарены шипучим вином с самыми яркими этикетками, и кредитный договор остался в силе. По всему выходило, что два виноторговца шесть месяцев работали не на себя, а на чужого дядю. Но Знайка держался уверенно. Он твердил, что победа не за горами, что фирма выберется из ямы, что есть идеи, что надо всего лишь набраться терпения. Он вообще мог убедить кого угодно в чем угодно.
Однако и работая «на дядю», они могли себе кое-что позволить. Продали старую черную машину и купили темно-синюю, почти новую. Обзавелись оргтехникой. Переехали в более удобные и чистые квартиры. Экономили, ужимались, мало и плохо ели, жили очень смирно — и все же главного достигли. Имели бизнес, который кормил их и одевал.
Это было, конечно, не совсем то, на что рассчитывал Матвей. Его не тянуло к деньгам как к таковым. Он не желал мотоциклов, яхт и членства в гольф-клубе. Он не мечтал каждодневно кушать устриц и трюфеля. Ему не снились пузырящиеся джакузи и потрескивающие в камине дрова. Он всего лишь хотел подходить летним утром к распахнутому настежь окну и говорить себе, что жить — хорошо. Как минимум — очень неплохо. Потом надевать свежую рубаху и остро пахнущую удобную обувь. И идти куда-то, где его ждут и ему рады. И делать то, к чему лежит душа. И чтоб небо над головой переливалось оранжевым.
