— Ну и что? Какие у вас ко мне претензии? — Парикмахерша, набравшись смелости, поглядела ему прямо в глаза своими, раскосыми, синими, о которых можно было сказать только одно: «Да, скифы мы, да, азиаты мы…»
Гражданин не ответил. В лице его внезапно возникла собачья тоска, словно солнце зашло за облако и сделалось черным. Он уткнулся взором в бугристый потолок и начал внимательно рассматривать штукатурку.
— Тут раньше была мужская палата, — сказал он после паузы.
— Почему это?
— Вот эти пятна на потолке, видите? Это от окурков. Больные стреляли ими в потолок. Это игра такая. Можно стрелять еще зажженными спичками. У кого прилипнет к штукатурке, тот и выиграл.
— Мне ничего про это не известно, — отрезала Лидия на всякий случай.
— А я вам точно говорю. Здесь были подростки. А мальчика, который лежал на этой кровати, — и он показал на незастеленную пустую сетку, где не было даже матраца, — зачем-то намазали гуталином, пока он отходил от общего наркоза.
— Нельзя ли поближе к делу, — напомнила ему Лидия Павловна. — А то мы с вами все ля-ля, ля-ля… А жизнь-то проходит.
— Можно. Конечно можно… — Гость на минуту задумался, а потом продолжил: — Я хочу загадать вам простую загадку… Две птицы, неразлучные навек, спустились на одно и то же дерево. Одна из них ест сладкие плоды, другая ничего не ест, подозревая, что плоды ядовиты. Какая из этих птиц дальновиднее?
— А что это за птицы? Вороны, галки?
— Вы уходите от ответа, — мягко заметил сладкий гражданин.
— Не знаю и знать не хочу! — вспылила Лидка. — Если не известно, что это за птицы, то как я могу судить?
— Дальновиднее третья, спустившаяся на каменистую почву. Ей нечего выбирать и не о чем беспокоиться.
Гость со значением посмотрел на бедную женщину, которая начинала выходить из себя, как выходит из кастрюли закипевшее молоко. Лидка даже слегка побледнела, не оттого что хочет сказать гадость, а оттого что не может это сделать сразу и в лоб.
— К чему это? Не пойму, куда клоните…
— А к тому, что от иных действий в своей жизни лучше бы уклониться. Тогда выбор не будет столь трагичен.
— Это намек? — все более накаляясь гневом, пробормотала парикмахерша.
— Не намек, а аллегория… Сейчас, сейчас… Вы все поймете.
Он остановился взглядом на детективе, лежащем на ее тумбочке. Цветная обложка изображала труп мужчины с перерезанным горлом, он лежал на полу ничком, а в спину его воткнула острый каблук неизвестная дама, от которой видны были лишь длинные ноги в ажурных чулках.
