Камень, брошенный богом | страница 4




— Начал за здравие…, - заключил я из услышанного, лихорадочно соображая, как выкрутится из сложившейся ситуации.


— Закончу не сумлевайся за упокой, — дедок гоголем прошелся по комнате, продолжая говорить. — Далее! Разверзнется под тобой бездна и в зависимости от того, как прожил жизнь, опустишься в низ.


— Тут же гильотина! — прикинувшись плохо соображающим, напомнил я Малюте.


— Не гильотина, а Ножницы Возмездия, — поправил дедок. — Они чикнут и все. Свободен!


— Э! Э! Э! А если они меня чикнут? — запаниковал я. За столь малое время в голову не пришло ни единой спасительной мысли.


— Такое случается. И ознаменует, что в тебе, окромя паскудства, имеется и хорошее. А хорошее не может быть низринуто в бездну.


Для убедительности слов дед скинул с сундука плюшевую драпировку. Сундук оказался морозильным ларем, какие устанавливают в мясных магазинах. Под стеклом, на полках, только без ценников, лежали: ступни, голени, ягодично-поясничный отдел, полтуловища, и туловище целиком, но без головы.


Не успеваю раскрыть рта. Отвесив мушкетерский реверанс, дед отжал рубильник вверх. Механизм послушно пришел в действие. Опускаясь, я заорал во всю мочь. Ржавые лезвия коцнули под коленками. Падаю, исторгая нечеловеческий вой…


…Ору, выворачивая легкие. Когда воздух кончается, быстро вдыхаю и снова ору! В одной из пауз веселый басок успевает сказать.


— Хорош визжать то!


Осекаюсь на выдохе и открываю глаза.


Покоюсь на низкой лавке накрытый грязной простыней. Передо мной волосатый пузан в неопрятном переднике патологоанатома небрежно опирается на ухват. Маленькие глазки на огромной лысой голове смешно стреляют туда-сюда. Поросячий пятачок нахально наморщен. Уши острые, в одном — казацкая серьга.


— Well come to hell!


— Чего? — огорошено спрашиваю я, вспоминая перевод.


— Добро пожаловать в ад, деревенщина малограмотная! — довольно хрюкнул пузан.


Затравленно озираюсь. Внутри меня холодно, будто проглотил льдину.


Пещера. Необозримо огромная, черная и пустая. Несмотря на необъятность её размеров, испытываю гнетущее ощущение тесноты и скученности.


— Ад, любезный, ад! — убеждает пузан. — Не выдумки Боттичелли к Божественной комедии. Натурально ад! — и привлекая мое внимание, тихонько стукнул по лавке ручкой ухвата.


Раздается пыхтение, сопение и шумный выброс анальных газов. Неудобно выворачиваю голову. Мимо тащился сухонький мужичок, на котором верхом восседала толстенная бабища в балетном трико и пуантах. Доходяга надрывался из последних сил. По впалой груди потоками бежал кровавый пот.