Полёт был спокойным. Из пассажиров кто читал газету, кто сидел просто так, нахохлившись.
Знакомая девочка, видно, тоже привыкла к полёту. Она уже не была такой бледной, улыбалась и разговаривала со своим отцом. Потом встала и начала ходить по самолёту, рассматривая его рёбра.
«Наверное, тоже в пятый класс перешла», — подумал Андрюша про девочку.
Вдруг она остановилась перед Андрюшей:
— Мальчик, а ты что в окно не смотришь?
— Уже всё разглядел.
— А хочешь, вдвоём будем смотреть?
«Вот чудная! Незнакомая совсем, а говорит, как знакомая», — подумал Андрюша и сказал:
— Давай.
Семён Петрович чуть пододвинулся на сиденье, и ребята уткнулись лбами в окошечко.
— А вон фабрика работает, видишь? — сказала девочка. — Дым-то из трубы, как из паровоза.
— А вон трактор едет и сеялку какую-то за собой тянет, — ткнул пальцем в окошечко Андрюша.
— Вижу, вижу! — радостно говорила девочка. — И все такие маленькие, игрушечные, а мы — как Гулливеры, да? — И вдруг она продекламировала:
Сан-Франциско далеко,
Если ехать низко.
Если ехать высоко,
Сан-Франциско близко…
— Это чьи стихи? — спросил Андрюша.
— Пушкина, — лукаво улыбнулась девочка.
— Думаешь, поймала? Пушкин про самолёты не сочинял…
— А вот интересно: вдруг пришёл бы к нам Пушкин и оглянулся — кругом автомобили, самолёты, радиоприёмники, электричество! А при нём всего этого не было. Вот, наверное, удивился бы!
— Конечно, — сказал Андрюша. — Они тогда только на лошадях ездили и при свечах жили.
— И даже у самого царя автомобиля не было?
— Не было!
— А паровозы тогда были?
— Не знаю… Пап, — спросил Андрюша, — а при Пушкине паровозы были?
— Были, — улыбнулся папа. — Один паровоз на всю Россию!..
— А теперь, говорят, — сказала девочка, — мы скоро на Луну полетим.
— Я тоже слыхал об этом. И даже на Марс…
На подлёте к Жигачёву самолёт залез в облака, и его начало бросать.
В кабине потемнело.
Лица у всех посерели, стали какими-то выжидающими. Один побледневший пассажир, в шляпе и галстуке, быстро свернул кулёк из газеты и поднёс его ко рту. Так он и летел, заглядывая в кулёк и делая вид, что читает газету. А на самом деле его, наверное, поташнивало.
Облака были густые и белые, как молоко. Пропеллер врезался в них — мимо окон проносились белёсые струи, — и самолёт взлетал вверх. Потом проваливался.
И земли не было видно и неба. Летели как будто на авось.
Вскоре на окнах заблестели капельки дождя. Капельки падали на стекло, но, вместо того чтобы срываться с него, они почему-то ползли вверх.
