— Что? — Вадома непонимающе воззрилась на мать.
— Дай мне руку, — приказным тоном повторила женщина, пряча за ним клокочущий в глубине души страх.
— Ай, что ты там хочешь увидеть? Что-то новенькое? — излишне весело осведомилась девушка, припомнив, сколько раз они изучали ее ладонь. Вдоль и поперек исходили, ни одного живого места не осталось.
— Я кому сказала! — рявкнула мать, так что Вадома невольно подскочила на стуле.
Опешившая девушка, послушалась, и Надья, обхватив руку дочери изъеденными артритом пальцами, впилась в ладонь изучающим взглядом.
— И как? — с некоторой долей сарказма, поинтересовалась Вадома, наблюдая за сосредоточенным лицом родительницы и отчего-то чувствуя себя обиженной. — Много интересного?
Ответа не последовало, и только губы матери шевелились, что-то беззвучно повторяя.
— Дае? — девушка вновь начала нервничать. — Ма, ты чего?
Вадома попробовала вырваться из плена материнских рук, но так крепко держала.
— Да что такое? — не выдержав, воскликнула девушка.
— Ты оказалась втянута, — сказала женщина, оторвавшись наконец от изучения линий и посмотрев на дочь.
Если бы Вадома точно не знала, что это сказала ее мать, то ни за что не поверила бы. Голос Надьи потух, словно из него вытянули всю силу, он дрожал от несдерживаемых слез, скатывающихся по морщинистым щекам.
— Мама?!
Девушка вскочила со стула и, опустившись на колени возле материнских ног, сжала ее дрожащие руки в своих.
— Что такое? Не плачь, ма, пожалуйста.
— Я никогда не рассказывала тебе, почему покинула табор, — Надья горестно вздохнула. — Говорила, что ты чистокровная рома, но это не так.
— Что? — недоверчиво выдохнула Вадома, но старая цыганка не слышала вопрос. Ее взгляд блуждал где-то в прошлом, заново перебирая много лет сознательно подавляемые воспоминания, а с губ срывалась откровения, призванные объяснить дочери то, чего Надья всегда надеялась миновать.
— Мне было три, когда родители сосватали нас с Лачо. Мы тогда только осели и еще не приспособились к новой жизни. Лачо был младшим сыном баро (главный, старший — подразумевается цыганский барон) и моя семья очень гордилась этим. С десяти лет я росла в семье баро, помогая по хозяйству и занимаясь всем тем, чем положено заниматься молоденькой девушке, а еще обучалась у самой старой и почитаемой шовихани (гадалка, колдунья). Я подавала надежды, — голос женщины дрогнул, а глаза на мгновенье закрылись, словно это воспоминание причиняло ей боль. — За несколько месяцев до свадьбы я возвращалась от Бахт и встретила двух молоденьких гаджи (нецыганка), чуть старше меня. Они хотели погадать и искали того, кто может это сделать. И я — глупая — решила, что отлично справлюсь сама.
