Тигр, в свою очередь, питает к собакам самую искреннюю привязанность и любовь гурмана. Если тигр привязался к охотнику с собакой, тут кричи не кричи, стреляй не стреляй, он свою добычу не упустит. Таежники это знают. Их выстрелы и попытки воспрепятствовать тигриной охоте могут только спровоцировать зверя к нападению на них самих. О ловкости, с какой полосатый хищник уносит свою добычу, я слышал прямо-таки легепды.
Тигр может неожиданно напасть из укрытия, сбить охотников и буквально из-под ног выхватить собаку.
Чинька от самого лагеря шел по тропе, втиснувшись между мной и Лидой, а привык он ходить впереди. Тогда я не придал этому значения, принял его поведение за блажь. И треск там, в зарослях овражка, меня не насторожил. Я и вообразить не мог, что недалеко от поселка мог встретиться какой-либо зверь поболее лисы.
Сейчас, проанализировав все это, вспомнив поведение Чиньки и те странности, которые мы вольно или невольно замечали в тайге, я все понял. Вот почему Чинька пропал. Смириться с этим было трудно. Умом я все понимал, а сердце надеялось на чудо.
Посмотрев вниз на притихшую тайгу, Лида задумчиво сказала:
— Похоже, дорогую цену запросила тайга за лимонник.
— Чинька, ко мне! — крикнул я изо всех сил. Деревья заглушили мой голос. Мы прислушались. Вокруг было тихо и спокойно, лишь сойки заполошенно кричали там, откуда мы пришли.
— Так бесшумно крадет собак только тигр, — сказал я.
— От самого лагеря мне все время казалось, что сзади кто-то идет. Нет, не идет, а движется… Там низинка такая и заросли густые. Ты ничего не слыхал? — спросила Лида.
— Нет, не слыхал… Да и не прислушивался. Впрочем, постой!.. Там, в буреломе, сук треснул. Звук был хлесткий, я еще подумал: какой же вес надо иметь, чтобы такой сук переломить. А потом вроде я и забыл об этом. А ты чего молчала?
— Я не была уверена. И потом, вдруг подумаешь, что испугалась, решишь возвратиться в лагерь.
Мы стояли и глядели друг на друга. Что же делать? Искать! Но где? Возвращаться в лагерь? Уйти — означало бы оставить нашего друга в тайге. Стоять и ждать… Но чего? И я принялся кричать как можно громче на всю таежную глухомань:
— Ко мне, ко мне, Чинька!
Я призывно засвистел. Но тайга молчала. Лида кричала до тех пор, пока не сорвала голос. Чиньки не было. Конечно, неуместно было поднимать в тайге такой невообразимый шум. Притихло все: где-то оборвалось далекое уханье совы и даже смолкли горластые сойки.
Прошло с полчаса. Мы отчаялись и решили уходить, как вдруг услышали, что кто-то мягко бежит по сухой листве.
