Я делаю вид, что мне плохо с сердцем, сажусь, отваливаюсь на какое-то пластмассовое кресло: "Дай минералку... похолоднее", - хрип из пересохшего горла.
Она приносит и сует мне в руку какую-то бутылку. "Оставь свой телефон", - шепчет. "Конечно", - и я вру что-то. Она записывает, приоткрыв дверцу холодильника, чтоб было светлей. А я никак не могу открыть бутылку минералки, да и какая-то странная у неё форма... "Ой, - вдруг вскрикивает она, - забыла, как ты сказал последние цифры?" Я не ожидавший такого вопроса, напрягаюсь, чтобы вспомнить выдуманный телефон. "Двадцать два, двадцать три", - говорю наобум. "Как же так? - слышу удивленный голос. - Ты же сказал поначалу "семьдесят пять", а не "двадцать два", а потом я забыла". "Да? Так это я перепутал с рабочим, - нахожусь я. - Хорошо, что переспросила". Однако руки женщины перестают записывать, медленно закрывается дверца холодильника. Опять ничего не видно, но даже через черноту и через пьяный угар, я вдруг ощущаю, как с её стороны весь воздух начинает пропитываться стыдом и ужасом. "Извини, - выдавливаю я из себя, нахожу задвижку, толка. стеклянную дверь, и вываливаюсь на улицу, где тут же облегчаю желудок. Вот с этого и надо было начинать.
Я осознаю себя на улице. Жадно глотаю морозный воздух с выхлопными газами, и не могу понять, откуда в моих руках взялась бутылка коньяка. Как же хочется пить, хоть снег ешь. Мимо проезжает патрульная милицейская машина - я прячусь за палатку. В метро идти нельзя: меня тут же раскусят: в такое время менты только этим и занимаются. Придется ловить такси или частника. Денег у меня нет, но, может за бутылку коньяка очаковского разлива кто-нибудь и согласится.
Я не теряю надежду. Вот движется какая-то развалюха - встану у неё на пути, разлапившись, как медведь рекламный: глядите, вот бутылка очаковского коньяка! Главное смотреть по сторонам, чтобы не пропустить патрульной машины. Развалюха, приседающая на одно колесо, останавливается. Я открываю дверь, прошу, чтобы довезли до места за бутылку коньяка. В салоне тепло, правда, пахнет куревом и потом. "Садись, - говорит водитель, - только смотри, до места не довезу. До ближайшего района могу". Наконец я в салоне, машина едет, меня сносит влево, я еле удерживаюсь. "Сколько время?" спрашиваю. "Без пятнадцати двенадцать", - отвечает водитель. Боже! Я чувствую как набирают удары сердце маленького человека; оно бьется учащенно, напряженно; сейчас начнут сдавать нервы, сейчас пронесутся в голове под седыми косичками ключевые кошмарные образы. Ведь я сказал ей ждать в одиннадцать... Лишние сорок пять минут!.. Только бы добраться я их отмолю, я их отработаю, залечу, как собака залижу - это ещё не так много! "Гони, пожалуйста быстрее!" Несколько томительных минут. Тошнотворный дым дешевых сигарет; я, скорчившись, как раненый в живот сижу на заднем сидении. И странно: на меня нападает сон. Сон, который не видишь, а чувствуешь, как гибнешь изнутри, который не лучше яви... "Выходи, - говорит кто-то, расталкивая меня, - быстрее вываливайся, дальше не повезу".
