Правильных отцов не бывает. Почему? Да потому что роль отца в корне порочна. Строгий отец, добрый отец, умеренный отец — все они одинаково плохи. Они преграждают путь нашей жизни, стремясь навязать сыновьям всякий хлам вроде собственных комплексов неполноценности, несбывшихся желаний, досады, идеалов, неловкости оттого, что за всю жизнь так и не смогли объясниться с окружающими, грехов, приторных грез, заповедей, которым недостало смелости следовать самим… Безучастные отцы вроде моего папы — исключение. Как правило они желают, чтобы их собственные дети прониклись муками совести от невозможности уделять им внимание. Когда мы были в Арасияма, переправляясь через Тогэцукё[36], я спросил у папы: «Папа, есть ли все-таки у жизни цель?» Вы-то меня понимаете, верно? Я имел в виду следующее: «Отец, зачем ты живешь? Не полезнее было бы пораньше умереть?» Но мой папа не из тех, кто способен понять простые намеки. Он удивился, округлил глаза, посмотрел на меня испытующе. О, как я ненавижу это тупое удивление. Наконец ответил: «Сынок, цель в твоей жизни ставят не окружающие. Ты создаешь ее сам». Какое глупое нравоучение. Просто взял и выпалил то, что положено отцу. В такие моменты становится особенно заметен пошлый отцовский взгляд, разом сужающий границы мира. Отец лжив и призывает ребенка лгать, но и это еще полбеды, — хуже всего, что сам он уверен, будто изрекает истину. Отцы — вселенские мухи. Долго кружат и жужжат, а потом копошатся в грязи. Они на все готовы, лишь бы грязи было побольше.
— Мой так и не купил воздушное ружье, — проворчал Второй, сидя на полу и обхватив колени.
— И не купит. А тебе пора бы знать, что родитель, покупающий воздушное ружье, также плох, как и тот, что не покупает.
— А мой вчера меня ударил. Уже третий раз в этом году, — заявил Первый.
— Он тебя бьет? — Нобору содрогнулся от страха.
— Ладонью по щеке, иногда кулаком.
— Что же ты молчишь?
— Потому что он сильнее.
— Тогда, тогда, — от возбуждения голос у Нобору стал тонким, — можно ведь скормить ему рис с цианистым калием или еще что-нибудь.
— Побои далеко не худший вариант. — Главарь едва заметно приподнял уголки тонких красных губ. — Есть множество куда более ужасных вещей. Тебе не понять. Счастливец. После смерти отца ты стал избранным. Но и ты должен познать зло этого мира. Иначе к тебе никогда не придет сила.
— А мой всегда приходит пьяный и издевается над мамой. А если я заступаюсь за нее, ухмыляется, а сам, бледный как полотно, твердит: «Уйди. Не лишай маму радости», — рассказывал Четвертый, — а я знаю, у него аж три любовницы.
