Кое-как запихав кучу валюты в чемоданчик и ссыпав в карман мелочь, я вышел наружу и двинулся вдоль пыльного переулка по направлению к рынку под палящими лучами солнца на, как обычно, совершенно безоблачном небе. Метров за пять до поворота два отчаявшихся приезжих деревенских жителя безнадежно пытались сдвинуть с места осла, нагруженного горой калебасов. Посмеиваясь про себя, я обогнул выразительную группу, и в этот момент проклятая скотина взревела дурным голосом. Я так вздрогнул от неожиданности, что ручка чемоданчика оторвалась, он шлепнулся на землю, старый замок отщелкнулся, и бумажки, подхваченные слабым ветерком, разлетелись по всему переулку. «Это называется — зарплата улетучилась», — подумал я. Чертов осел, совершив свое черное дело, конечно, соизволил стронуться с места и, задумчиво и нежно перебирая копытами, мелкими шажками уплыл за угол.
Народу в переулке было довольно много, и сначала вездесущие мальчишки кинулись ловить и подбирать мое богатство, а потом кое-кто из взрослых помоложе тоже присоединился со смехом к такому приятному занятию. Я успел ногой захлопнуть крышку чемодана, чтобы он не опорожнился до дна, и стоял над ним с индифферентным видом, засунув руки в карманы шортов. С шутками и прибаутками добровольцы быстро сумели собрать все до последнего клочка и, сопровождаемые болельщиками, окружили меня, образовав небольшую толпу. Один предприимчивый молодой человек опустился на колени в песок перед чемоданом и, принимая от каждого по очереди скомканную добычу, быстро разглаживал купоны и, формируя пачки, укладывал их внутрь. В две минуты все закончилось. «Готово, мосье», — сказал он, поднимая и держа чемоданишко бережно и ловко между двумя ладонями. Я пожал каждому руку со словами благодарности, и потом все терпеливо ждали, пока я выгребал мелочь из карманов и оделял каждого монетами, стараясь, чтобы было всем поровну. Предприимчивый молодой человек получил бумажку и гордо смотрел на остальных, как бы говоря нам: «Вот что значит уметь шевелить мозгами». Инцидент закончился ко всеобщему удовольствию.
Я пошел через рыночную площадь, держа злополучную тару под мышкой. Из дверей своей лавки мне призывно замахал рукой наш приятель — ливанец Самир.
— Привет, — сказал он. — Знаешь, в городе не будет сахара месяца два. Я отложил для вас двадцать пачек, а то уже расхватывают.
— Вот молодец, спасибо, я как раз и деньги несу.
Мы еще поболтали недолго о том о сем, условились в следующее воскресенье поохотиться в саванне на страусов южноамериканским способом, используя его вездеход, и я собрался домой. У дверей лавки уже дежурил какой-то шустрый юнец, почувствовав возможность легкого заработка. Он ухватил сумку с сахаром, ловко водрузил ее себе на голову и, насвистывая, пошел впереди меня прямехонько к гостинице. «Интересно, — подумал я, — есть ли на рынке хоть один человек, который не знает, где я живу?» Мои студенты носили книги и тетради тоже на голове, даже если это был только один учебник или одна тетрадь, ручки и карандаши втыкали в волосы, где они держались намертво. Но после того, как однажды я увидел двух дюжих мужчин, которые с кряхтеньем подняли двухсотлитровую железную бочку, наполовину наполненную водой, поставили ее на голову старушке, и старушка не спеша, слегка приседая и цепко переставляя босые ноги, враскоряку ушла вдаль, я перестал чему бы то ни было удивляться.
