— Вставайте, вставайте, вставайте все! Революция!
И тут началось нечто невообразимое. Брошенный мною пиджак вдруг поднялся, будто живой. За ним поднялись брюки. Из обувного ящика выскочили ботинки и зашагали, словно их надел человек-невидимка. Со стола огромной бабочкой взвились вверх очки. Со стены змеей сполз галстук. С той же стены свалилась шляпа, как обычно падают шляпы. Из кармана пиджака стрекозой вылетела авторучка. Точно мотылек выпорхнула записная книжка, ударилась о лампочку и поспешно опустилась на пол.
— Все сюда! — крикнула визитная карточка.
Мои вещи послушно собрались вокруг нее. Хорошо, что я лежал на боку и мог в непосредственной близости видеть происходящее.
— Прежде всего прилепим к стене манифест, — сказала визитная карточка.
На стене появилась листовка. Это был тот самый рекламный листок, который ветер подогнал к моим ногам в зоопарке, когда меня вели на суд: «Приглашение к путешествию. Вечер, на котором будет прочитана лекция и показан фильм о крае света».
Визитная карточка в панике закричала:
— Наоборот!
И тут же листовка перевернулась другой стороной:
ОТ МЕРТВЫХ ОДУШЕВЛЕННЫХ —
К ЖИВЫМ НЕОДУШЕВЛЕННЫМ!
— Мы должны бороться, — сказала визитная карточка, и все вещи вокруг меня зааплодировали. Как им удалось аплодировать, не имея рук, я так и не понял. — Ближайшая цель нашей атаки следующая, — продолжала визитная карточка. — Мы начнем ее сегодня в десять часов утра. Именно в это время противник планирует соблазнить машинистку Ёко у главного входа в зоопарк. Мы должны приложить все усилия, чтобы воспрепятствовать этому. Наша непрекращающаяся борьба уже превратила противника в вечного обвиняемого. Если мы и в дальнейшем не ослабим наших усилий, победа будет за нами и противник полностью лишится права на существование.
— Правильно. Слишком долго мы пребывали в рабстве. И дальше терпеть этого не намерены. Нас используют только в кино, а когда ухаживают за девушками — игнорируют. Мы имеем право смотреть. И хотим, чтобы нам дали возможность видеть всё! — закричали очки.
— Я ни разу в жизни не наедалась досыта. И сколько бы ни скрипела, меня грубо встряхивают и заставляют работать до изнеможения. Меня безжалостно эксплуатируют. Я хочу, чтобы все написанное мной принадлежало мне! — закричала авторучка.
— Мы взбешены, — холодно заявили часы. — Мы хотим указывать свое время — время, когда сходятся полдень и полночь, то есть только двенадцать часов. А нас вынуждают показывать этим грязным типам ненавистное нам время — три часа, семь часов... Мы клянемся, что с нынешнего дня будем указывать лишь двенадцать часов.
