— Ох, и травила ты, Фома, — Ерошин подтолкнул в бок Шубного и заулыбался.
— Порядок, — вставил Борисов. — У нас есть командир, боцман, есть сигнальщик, радист, матросы. А теперь и лоцман объявился. На баржу хватит команды. Верно, Шубный?
Но Шубный ничего не ответил. Он уже спал, укутавшись с головой плащ-палаткой.
Короток поздней осенью день в Заполярье. Без солнца, пасмурный, по-вечернему серый. Поэтому ночь наступает так же неожиданно быстро, как и рассвет. Сопки сливаются в неясную чёрную тень, а далеко в море исчезает полоса горизонта. Птицы не щебечут, и только неугомонный ручеёк где-нибудь под камнем шелестит день и ночь, пока не скует его зимняя стужа. К ночи задувают упругие холодные ветры. Они пронизывают насквозь одежду людей, покрывают коркой льда землю и камень.
…На сопке, где разместился отряд Ломова, к вечеру засвистел ветер и потом, как бы окрепнув, завыл, как перед бурей, захватывая дыхание. Плащ-палатки пришлось снять. Они надувались парусом и готовы были улететь.
С наступлением темноты Ломов снял посты, выслушал сменившихся с вахты наблюдателей. За день у немцев ничего особенного не произошло. Перед вечером колонны людей провели обратно по дороге, немцы ушли с ними. Инструмент, тачки и тележки были сложены во дворе. Ворота остались открытыми. Из-за наступившей темноты наблюдатели не видели, остался ли кто в доме.
Ломов собрал всех разведчиков и, присев к ветру спиной, рассказал план нового движения по воде. Лейтенант назначил Чистякова, Борисова и Ерошина в разведку места посадки отряда. Поручил им разыскать во дворе дома весла и выбрать у реки две больших шлюпки. Потом он решил поговорить о дисциплине. В беседе Ломов умышленно преувеличил нарушения маскировки и хоть не видел лиц разведчиков, чувствовал, что никто и не думал оправдываться; все ждали команды на марш.
Чистяков, Борисов и Ерошин ушли в разведку. По склонам сопки они спускались к реке. Ветер прижимал их к граниту, заглушал стук сапог.
Вытащенные на берег шлюпки лежали в ряд под скалой. Разведчики обошли их и вышли на пригорок, где стоял дом. Единственное окошко его светилось. Чистяков взмахнул рукой и первым пополз к дому. Всё сливалось перед глазами, в ушах выл ветер, руки и ноги тонули и скользили в грязи, разжиженной за день тысячами ног. Доползли. Осторожно опершись о стену, мичман дотянулся до окна и заглянул в него. В доме находились немецкий солдат и какой-то штатский человек. Чистяков нырнул в приоткрытые ворота — и замер. На него, рыча, кинулась овчарка. Свет из окошка, выходящего во двор, осветил её оскаленную пасть. Мичман ударил собаку в грудь ножом. Овчарка дико взвизгнула. Чистяков с подоспевшим Борисовым побежали к дому и на пороге столкнулись с немцем. Не успел он опомниться, как удар борисовского кулака свалил его на землю. Чистяков вбежал в дом.
