— Мы-то? — искренне удивился Шершавый, но Лукин властным жестом остановил его:
— Не мешай, дай ей договорить.
А она продолжала с болью:
— Объявили, растрезвонили: мы — коммунистические, горой друг за друга стоим. Для себя-то, может, вы и коммунистические...
— Мы для себя,— снова вмешался Алексей.— А Маркел — он что, для окружающих?
— Зачем насмешничаешь, Алеша?
— Да на расстоянии видно, что за птица...
— Я уж не знаю, хорош ли, плох ли он. Знаю только, что и выслушает без насмешки. И душевное слово найдет. И совет подаст.
Наступило томительное молчание.
— Вот так, орлы,— подытожил Луки — Утрите слезы.— И покачал головой.— Разделала ты нас под орех, Анюта.— Он грузно поднялся.— А Маркел, язви его в душу, гляжу, не дремлет.
Уже от двери он снова обернулся к девушке.
— В чем-то ты, конечно, права. Но это все надо обдумать. Я вот поостыну, сам тебя отыщу.— Он улыбнулся с неожиданным добродушием.— А вообще, ты молодец! Правильно, так нам, чертям, и надо!
Он ушел. Борис вдруг спохватился, что у него тоже дела, и почти насильно потащил Серегу.
— Пойдем, пойдем, нечего тебе киснуть. По новейшей теории все беды от сидячего образа жизни происходят.
Алексей и Анюта остались вдвоем.
— Алеша...— помедлив, произнесла девушка, — Я больше так не могу, Алеша, не вынесу. Девчонки ночью спят, а я плачу... Так с ума можно сойти!
— Ты о чем? — с деланным безразличием спросил Алексей, не глядя в ее сторону.
— Знаешь о чем. Давно все знаешь...
Он без надобности отстегнул с руки часы, без надобности снял с них верхнюю крышку. Все это он делал сосредоточенно, будто вокруг него никого и ничего. Все так же бесстрастно сказал, точно выдавил из себя:
— А моя-то вина тут какая?
Анюта посмотрела на него непонимающе.
— Да если б ты был виноват, неужели я пришла бы сюда? Ты плохо меня знаешь, я ведь гордая. Мне через ваш порог — все равно как через костер...
Алексей поморщился.
— Зачем такие слова? Если я не виноват, и ты это понимаешь...
— Я об одном прошу: не будь таким жестоким. Я от тебя отвыкну... постепенно. Приучу себя к мысли, что мне уже не на что надеяться,— сказала Анюта.
— Да-а... Ошарашила ты меня! — бессознательно подражая Лукину, Алексей начал крупно шагать по бараку из угла в угол, поеживаясь, будто ему холодно. Он даже руки засунул в карманы — плотно, точно как бригадир.
— Ну вот что. Не осуждай меня, Анюта. Только ведь и ты пойми: не могу я с тобой, как с другими девчонками — просто так, от скуки. А в любовь я не верю! Не верю, понимаешь ты это?
