А там, картинно опершись о дверной косяк, стоял на крыльце Серега. Стоял и вприщур глядел на меня.
— Привет землепроходцу! — насмешливо произнес он.— Теперь что же прикажете: запирать на замок? Автоматчика ставить?
— Ну да,— невесело пошутил я (нога, окаянная, все-таки разболелась).— Запирать. А вдруг пожар?
— Так вам и надо, горите,— безжалостно продолжал он.— Что еще делать, когда на неслухов нет управы?
Я попытался перевести все в шутку: мол, попробую как-нибудь уладить с врачом. А он вдруг ни с того ни с сего раскричался:
— Да вы вообще-то понимаете, что делаете? Вас оставили под нашу ответственность. Не пустили в больницу.
— Полно, полно,— успокоил его я.— Ничего не случилось. Цел и невредим.
— А вообще правильно,— как-то разом погасив вспышку, согласился Шершавый.— Давайте-ка я вам помогу.
Мир прекрасен, и да восторжествует взаимопонимание.
Сейчас мы уляжемся, снова прикрутим проволокой к кровати фанерный желобок. Вот теперь все как было, комар носа не подточит. И никакие Галочки-Галины нам не страшны.
— Да, Серега, а вы, собственно, почему не на работе?
Я с ним, то на «ты», то на «вы» — никак не приду к чему-то одному; вначале Шершавый из-за этого нервничал, потом, видимо, привык.
— Лукин за вчерашними нарядами послал.— Шершавый перебирает па столе бумаги.— Утром торопился — забыл.
— А я испугался: не случилось ли чего?
— Да уж куда больше,— усмехается Шершавый.— Слыхали новость? На той педеле — суд. Морально-этический или как он там? А нам будет поручена подготовка.
— Судить? Кого?
— Романа Ковалева. То пьяный на работу заявится, то третьего дня, говорят, казенный инструмент загнал. А клянется — украли.
— А что так: сразу с суда начинают?
Серега поморщился.
— С ним уж нянчились, нянчились... Алешка, между прочим, будет речь произносить. Общественный обвинитель, представляете?
— Почему именно он?
— А кто же еще?! — Он спохватился: — Ой, я побежал! Даст мне Лукин прикурить.
4
Суд был назначен на воскресенье, и всю неделю разговоры в бараке вертелись вокруг этою события. Романа Ковалева, конечно, не одобряли, но, если говорить честно, не очень-то и осуждали. Это меня, признаться, удивило.
— Понимаешь, Кирьяныч, — сознался Лукин. — Вот умом, рассудком, что ли, со всем соглашаюсь. Ну в самом деле: сколько еще можно его фортели терпеть? Приехал работать — работай. Ты же видишь: дел кругом невпроворот. А нет, так ауфвидерзеен, как говорится.— Ему, видимо, нелегок этот разговор, он тщательно подбирает слова,— Да и других невредно поучить на этом примере.
