— Да брось ты эти интеллигентские самоугрызения,— морщился Лукин.— Вот покалечится кто из нас, тогда ты будешь ухаживать.
Молоденькая, симпатичная, чем-то неуловимо похожая на мою дочку, врачиха Галина Сергеевна, Галочка-Галина, в первый же день объявила, что меня надо увезти из барака в поселковую больницу: там и условия получше, и уход не тот, и вообще.
Я видел, как она искоса, осуждающе-брезгливо поглядывает на пустые бутылки, составленные возле умывальника. Разве можно в этой обстановке оставлять больного человека.
— Да нет, это не водочные,— рассмеялся я.— Моя слабость: «Ласточка». Минеральная вода.
— А я ничего и не сказала,— сухо возразила Галина Сергеевна.— Вы опережаете мои мысли. Словом, не будем открывать дискуссию.
Суетлйвый, крохотного росточка, с уже заметно полысевшей головою заместитель председателя постройкома Виноградов прибежал в барак не на шутку перепуганный:
— Говорят, писателя покалечило?
Сейчас он слушал Галину Сергеевну, почтительно склонив голову, и театрально поддакивал:
— Совершенно справедливо, совершенно справедливо!
- Но тут нежданно-негаданно вмешался угрюмо куривший в стороне Лукин:
— Да что справедливого? Ничего справедливого.— Он. решительно повернулся к Виноградову: — Ты это брось, Альберт Николаевич, никуда мы его не отпустим. Даже и не думай. Слыхали, какие там, у вас в больнице, условия. Тот же барак, только поплотнее набитый.
— Глупости! — вспыхнула врачиха.— Не знаете, а говорите.
Но бригадир настоял на своем:
— Да скажите вы ей сами, Кирьяныч!
— Мое дело подчиненное. Как решите...
Я реально представлял себе, сколько забот и хлопот прибавится бригаде, если меня оставить в бараке. Но зато — ближе к людям. Это было немаловажное соображение, я остался в бараке.
Галина Сергеевна покинула поле боя. Виноградов погрозил бригадиру маленьким пальчиком.
— Нич-чего, мы привычные,— за всех отозвался Шершавый. И предложил мне: — Давайте-ка я для начала вас побрею. А то не ровен час зайдет царевна Лариса, она у нас на этот счет, о-ох, строгая.
5
Ливни кончились, как начались: дружно и враз. Кажется, только на Дальнем Востоке так бывает: вдруг, в одночасье тучи угнало за горизонт, в ту сторону, где за тайгой начинается море. Небо высветлело. Отчетливо, будто тронутые ретушью, проступали видные в окно контуры дальних сопок. Два дня тайга совсем по-летнему дымилась испариной — верный признак, что до холодов еще далеко.
И почему-то усилился листопад. Первыми осыпались клены, их лапчатые яркие листья мне приносил Борис. Бригада считала это чудачеством, посмеивались, но Борис не обижался.
