— Михаил Александрович, извините, что не подошла сразу, — она подняла вуаль, и только тогда он узнал в ней Елизавету Шаханову. Она совершенно преобразилась в хорошей одежде и шляпке с вуалью. Но было в ее улыбке, взгляде что-то беспокойное. Он спросил, чем она встревожена, она замялась и, не ответив, в свою очередь спросила, где он остановился. Он сказал, что в заезжем доме Амурской компании, и пригласил ее в гости. Она пообещала прийти вечером.
Вернувшись к себе, он прибрался в комнате и начал готовить ужин. Когда стемнело, зажег керосиновую лампу, хотел закурить, но до прихода гостьи решил не дымить и вышел во двор. Вскоре послышался скрип снега за воротами. Кто-то в полушубке, шапке, валенках открыл калитку и неуверенно двинулся в глубь дворика. Догадавшись, что это Елизавета, он спустился с крыльца и подал ей руку.
Клубы холодного пара ворвались в избу через распахнутую дверь. Он помог ей снять полушубок, шапку и спросил, что это за маскарад. Она почему-то не ответила. Он пригласил ее к столу, на котором стояли лагун со льдом и шампанским, разные закуски. Она с удивлением разглядывала прекрасную сервировку, аккуратно нарезанные ломти кеты, осетрины, строганину, обложенную кольцами лука, ананасы, купленные у американского купца.
— Вам кто-то помогал? — спросила она.
— Нет, все сам, — улыбнулся он. — Это доставило мне удовольствие…
— Смотрю на вас и думаю: откуда среди купцов такой?
— А я не купец. Просто подрядился доставить грузы.
— Где же вы служите?
— Погодите, давайте сядем. Я не служу, я — ссыльный поселенец.
— Вы шутите! Вот я действительно ссыльная.
— Не шучу. Более того, я — бывший каторжанин. Тогда она предположила, что он был офицером и сослан за убийство на дуэли. Он сказал, что за такое на каторгу не ссылали: самое страшное — Кавказ.
— Постойте, — вдруг осенило ее, — не из «секретных» ли вы? Из тех, кто в двадцать пятом году против царя вышли?
— Вы знаете про это? — удивился он.
— Как не знать, в Чите после амнистии столько разговоров было и о «секретных», их женах тоже. Но почему вы не вернулись?
Бестужев сказал, что у него семья, дети, и спросил, почему она не попала под амнистию. Она ответила, что не выдержала домогательств охранников, совершила побег, но ее поймали, а беглецы амнистии не подлежали.
— Такого натерпелась за эти годы. Берегла, берегла себя, да конвойные…
— Ладно, Лиза, не надо, — сказал Бестужев, заметив, что у нее навернулись слезы. В это время раздался стук в двери. Он вышел в сени. Почтовый чиновник протянул конверт. Вернувшись в избу, он увидел, что Лиза лежит на диване, укрывшись шалью.
