— Ну будет, будет, — стал успокаивать ее Бестужев, погладив по волосам. Девушка глянула на него и утихла. Ей было лет двадцать пять. Мокрое платье облепило ее стройную фигуру. Она прижалась к его ногам, дрожа всем телом.
— Как тебя звать?
— Елизавета… А вас как величать?
— Михаил Александрович, а его — Иван Яковлевич.
— Разве мы не одни? — удивилась она, глянув назад. — Молод еще по отчеству называться.
И столько неприязни было в ее голосе, что Чурин заерзал на доске и спросил, куда грести.
— К плоту, конечно, куда еще. Как ты сюда попала?
— Долгая история, вот сведет господь, расскажу, а сейчас, извините, дайте я вас поцелую, — пригнув голову Бестужева, она целомудренно поцеловала его в щеку. — Спасли…
— В губы его, Лизавета! В губы! — закричали с плота.
— Ишь, отхватила! Сразу двух завлекла!
— Простите их, грешных, — сказала она, поднимаясь на ноги.
Он тоже встал и подал ей руку. И до того красиво и естественно, просто сделал он это, и так женственно, мягко приняла она руку, что шум на плоту вдруг стих. Все невольно залюбовались давно забытой или никогда не виданной картиной. И хоть он был в простой холщовой рубахе и сыромятных сапогах, а она — в мокром драном платье, казалось, будто благородный принц помогает взойти на корабль прекрасной принцессе. Когда женщина ступила на мокрое бревно плота, он осторожно поддержал ее за талию.
— Merci beaucoup! — вдруг, сказала она.
— S'il vous plait! — ответил Бестужев.
— Parlez vous francais? — удивилась она.
— Vous etes tres gentille, je vous aime bien.
— Ici, sur L'Amour, j'entends une declaration d'amour.[14]
— У, стерва! Из-за тебя чуть не утоп! — зарычал вдруг казак и замахнулся на нее. — Прочь от борта, сука!
— Я попрошу вас! — Бестужев произнес это настолько властно и твердо, что казак тут же оробел и опустил руку.
При полном молчании Бестужев с Чуриным отплыли от плота и направились вверх по течению. Женщины провожали взглядами удаляющуюся лодку. Елизавета безотрывно смотрела вслед, прикрыв глаза ладонью, и, когда Бестужев оглянулся, махнула ему. Он тоже поднял руку. Чурин греб молча, сосредоточенно, а потом спросил:
— Интересно, кто она?
— Трудно сказать. Во всяком случае, не из простых.
— Еще немного — и утонула бы. Странно: рев, крики, а сейчас вдруг тишина.
— Отвыкли от человеческого обращения, вот и поразились: оказывается, есть еще оно на свете…
Когда они вернулись к себе, солнце зашло. Туман наплывал на реку вместе с сумерками. Два плота с лошадьми остановились чуть ниже по течению. Огни костров загорелись на берегу. Кто-то отбивал косу на металлической бабке, стук молотка, отражаясь эхом в зарослях на острове, заметался над рекой. Затем послышались взмахи литовок, шорох скашиваемой травы, позвякиванье ботал на шеях лошадей, согнанных с плотов на подножный корм.
