Отца Гавриила Бестужев увидел на другой день после прибытия в Николаевск, когда заказывал молебен по случаю благополучного завершения плавания. Высокий, чуть выше ростом Бестужева, отец Гавриил вел литургию не очень густым, но приятным басом. Бархатная ряса опрятна. Движения рук спокойны, округлы. Добродушные, внимательные глаза, казалось, излучали покой и благородство. После исповеди Бестужев еще более покорился душевному такту, обаянию отца Гавриила. Симпатия оказалась взаимной, и, когда тот пригласил к себе домой, Бестужев с удовольствием согласился.
Едва открыв дверь в избу, он услышал плач ребенка. От множества пеленок, висящих у печи, в избе душновато. Одетый по-домашнему, отец Гавриил походил на рыбака или охотника. Темные усы и борода выглядели совсем по-мужицки.
— Сына купаем, а он бушует, — улыбнулся он.
Окна заплыли льдом, под подоконником висела бутылка, в которую по тесьме стекала талая вода. Это нехитрое приспособление, занавески ручной работы, некрашеные табуретки, лавка у стены придавали особый, сибирский уют всей обстановке избы.
— Год и четыре месяца Ванюше. В честь деда назвали.
Бестужев знал, что дед — архиепископ Иннокентий, но мирское имя его услышал впервые.
— Откуда ваш отец родом?
— Из Качуга у Байкала. Отец его охотником был, пока медведь не подмял. Семерых детишек вырастил. Отца моего и дядю в Иркутское духовное училище устроил. Вот и пошли священники Вениаминовы. Ну и я по стопам батюшки, и сестры тоже. Одна из них Пашенька — мать Поликсения, игуменья Борисовского монастыря…
В комнату вошла жена Гавриила Ивановича, молодая, худенькая женщина с чуть раскосыми глазами. Ее звали Харитония.
— Явно землячка ваша, — улыбнулся Бестужев.
— Верно, из Еланцов, буряты ее родней почитают.
— Замешкалась я с Ванечкой, стол не накрыт, — смущенно оправдывалась она, накрывая стол. Все спорилось в ее руках. Она выставила грибы, сало, икру, чугунок с пельменями. Вот так попадья! В миг управилась.
За ужином хозяин рассказывал, как они жили в заливе Счастья, как перебрались сюда, как потом стал ездить по стойбищам, обращать гольдов, гиляков в православие.
— Сначала, конечно, боялись. Шаманы запугивали, да и языка ихнего не знал, а без него… Отец говорил, что и в Русской Америке дела из-за этого сначала шли плохо. Представьте себе, жили себе люди, вдруг появились чужеземцы, заставляют ясак платить, да еще веру новую насаждают. И мало толку было. Только начав изучать местные наречия, священнослужители стали достигать успехов в продвижении веры. Слышали об острове Валааме на Ладожском озере?
