— Я попытаюсь…
— Попытайтесь… — Махмудбек, считая разговор законченным, улыбнулся. — А теперь расскажите, что творится на белом свете.
Одно интересовало Махмудбека: дела на фронте. Когда-то сообщения агронома были лаконичными и невеселыми. Но в последнее время все чаще и чаще звучали слова:
— Советские войска вступили в Софию, Освобожден Таллин.
Подписано соглашение о перемирии с Финляндией…
Скатерка была старенькой, вся в масляных, расплывшихся пятнах. Об нее уже не раз после сытного обеда вытирали жирные пальцы. А угощение было богатым… Свежее мясо, печенка с колесиками лука, острой приправой, пахучими травами. Свежие лепешки. Кружочки конской колбасы — казы, из которых проглядывали пятнышки сала с еле заметными точками тмина.
Махмудбек расстелил скатерку перед стариком, разгладил помятые уголки. Старик, ие двигаясь, смотрел в сторону оконца с крепкой решеткой. Небо постепенно темнело. Таяли приятные осенние сумерки.
— Пожалуйста… — Махмудбек протянул руку, указывая на дастархан. — Угощайтесь, уважаемый…
— Зачем тебе нужен этот неверный?
Сам вождь племени помогал за хорошие деньги многим неверным. Но об этом Махмудбек не мог говорить вслух, не имел права сердить его.
— Он — царский офицер… — сказал Махмудбек.
— Офицер… — недоверчиво проворчал старик.
— Он мне нужен… — продолжал Махмудбек, не обращая внимания на плохое настроение вождя. — Он работает на полях министра. Хороший агроном.
Махмудбек, стараясь не уязвить самолюбия старика, как бы между прочим объяснил, что значит профессия агронома.
— Офицер нужен мне… — вернулся к разговору Махмудбек и после секундной паузы добавил: — Вам тоже.
Старик даже ие взглянул на Махмудбека. Даже не повел бровью. Он давно ничему" не удивлялся. Судьба бросала его по степям, заводила в мрачные горы. Вождь не вздрагивал при звуках беспорядочной стрельбы, не вскакивал лихо на коня, хотя умел это делать не хуже любого джигита.
Вождь спокойно принял удар судьбы, когда его обвинили в государственной измене. Вины он за собой не чувствовал. Человек, привыкший к свободе, плохо знал законы даже родной страны. Он не нарушал их преднамеренно, а жил, действовал, как ему хотелось, как нужно было племени. В тюрьме старик почти пе думал о своем будущем. Его волновала только судьба сына, единственного наследника.
Он понял, о чем говорит Махмудбек. Конечно, о сыне. Старик взял кусок мяса, медленно, осторожно, чтобы с него не упали красноватые от перца, тонкие кружочки лука. Он ел, по-прежнему рассматривая маленький квадратик темного неба.
